– Все успели сделать?
– Хотела траву покосить. А тут дождь как нахлынул!
– Чем косите?
– Умею косой. Но там поле не то: для косы размах нужен, а не газон с травкой. Потому – газонокосилкой.
– Кроме дачи, где отдыхаете?
– А где придется. На съемках в красивом месте, в деревне. На гастролях тоже своеобразный вид отдыха – у телевизора посидишь. Его же обычно не больно смотришь, а так можно. Ну, и съездить куда-то хочется. Только выбрать трудно. В прошлом году сын поступал, и мы все лето сидели на приколе, а потом кинулись искать место отдыха. Предложили Африку.
– Поохотились в саванне?
Лучшие дня
– Не поехала я в Африку. Испугалась. Не мое это – животный мир, букашки. То, что в Европе, ближе и роднее.
– Куда в России тянет?
– Кто не был в Швейцарии, восклицают: «Ах, Швейцария!» Да у нас такие места, что Швейцарии завидовать остается. Горный Алтай, где люди живут по древним традициям. Полярный Урал, Тува, Нарьян-Мар. Россия так богата! Много мест, куда, мне казалось, я обязательно вернусь или где непременно побываю. Жила летом на реке Пинеге. Это Архангельская область, родина Федора Абрамова. Ой, запомнила и село Михайловское – недалеко от Бологого. Там озеро. В центре озера остров, сосны. Мы подплывали и видели лилии – на длинных ножках. Огромные белые лилии. Боялись веслом задеть. Не то что рвать – дотронуться нельзя, такая красота. На остров пробрались, а там брусника – с одного куста в ладонь не вмещается. А домики на холмах!
– Но в Швейцарии-то все же были, для сравнения?
– В Швейцарии была. Да, красиво. Поля, чистенькие коровки пасутся, на сыроварне показывают, как сыр готовится. Здорово. Это красота и природная, и искусственно-природная. У нас же есть такое созданное Богом, такие уголочки, нетронутые никем!
– На родине бываете?
– Когда еду на Алтай на гастроли, боюсь. Боюсь увидеть что-то не то и нарушить детское впечатление – настолько оно сильно, такие в нем краски. Недавно туда ездили. К Шукшину заезжали, к Василию Макаровичу в Сростки. И в школу, где он учился, и в дом его. Сидели на лавочке у баньки – он сам построил матери баню. И на гору Пикет поднимались, и по Чуйскому тракту доехали до Катуни. В Катуни вода, как нефрит, зеленая-зеленая, на перекатах серебрится, бурлящая. По подвесному мосту шли, потом поехали на озеро Ая в горах. Словно в чаше из гор. Приехали к нам мои земляки, привезли мешок арбузов. Ой, сидим и едим арбузы. Сразу детство вспоминается – дыни, арбузы. Ягод у нас было мало – это же степной Алтай, а бахчи необыкновенные. На бахчу с батей ездили на телеге. Арбузов было столько, что и солили на зиму, и так ели. Сначала ранние, а потом вот таки-ие! Полсарая было арбузов.
Одиночество страшно
– У вас все так бурлит. Не устаете?
– Бывает, но не от работы. Только от переездов в машине или автобусе, только физически. А чтобы устать от сцены или от кино – этого нет. Когда чувствую усталость и тянет из города, значит, надо побыть одной. Убегаю за город и общаюсь с букашками. Тогда люблю быть одна, а так мне одиночество несвойственно.
Я вот подумала, как это страшно – одиночество. С ним можно и надо бороться. Но чтобы выйти из него, нужен большой труд. Да всё труд – жизнь, любовь. У кого один ребенок – уже великий труд, а у кого два, труд вдвойне. И всю жизнь надо трудиться, чтобы получить кусочек счастья.
– Что такое счастье?
– Это может быть во взгляде, в секунде! Это – ощущение. Не объяснить, не передать его словами. Вот знаете – задохнулся! И говоришь: «Господи, это счастье!» Кто счастлив день, кто – год. А кто-то всю жизнь. Но это не значит, что на него с неба все валится и валится счастье. Это значит, что он столько отдает. Это же великий труд, чтобы получить секунду счастья – повседневный труд над собой. Как у нас на сцене – чем больше отдашь партнеру, тем больше получишь. Так у нас с Игорем (со Скляром играют спектакль на двоих «Мужчина, постойте!» по пьесе Надежды Птушкиной «Ненормальная». – И.З.). И он каждый раз новое привносит. У нас все до секунды выверено, но все по-новому. Это и удивляет.
– А с другими партнерами?
– Такое совпадение, понимание профессии – редкость. Один чувствует, видит что-то сразу. Другому не дано. И надо конкретно нарисовать ему в облаке это.
– В каком облаке?
– В детстве мы на облака смотрели. Ложишься на озере и в облаках та-аки-ие фигуры видишь: «Медведь! Медведь!» – «Точно медведь!» – «Где-где?» – «Вон-вон, уже расплывается!» Так и здесь – есть картины, которые кто-то видит, а кто-то нет. Тогда надо рисовать. Это умеют музыканты.
– Вы на чем-то играете?
– Что слушаете?
– Никогда не любила громкую музыку. Я глохну, мне плохо. Слышу и воспринимаю только тихую. А сегодня, когда ехала, слушала Макаревича – сын дал его диск. И я влюбилась в Макаревича по второй волне. Потому что за тот период жизни, когда целое поколение выросло, он все равно интересен, хоть и стал другим.
У печки хорошо
– А вы изменились?
– За какой период? За те 18 лет, что страну колбасит? Это потом будут говорить историки, как большое им видится на расстоянии, как время лечит или меняет вкусы, оценивать. Но у нас есть преимущества. Мы перешли из той эпохи в эту и можем с собой оттуда и все хорошее взять, и что-то новое, хорошее укрепить. А так: мол, я этого не приемлю – так нельзя.
Я всегда сначала пытаюсь понять. Поначалу у меня было негативное отношение к новому телевидению. Думала: «Какой кошмар! Разве это можно показывать?» А потом думаю: каждый берет то, что ему близко. Я вспоминаю себя в молодости. Я в разных компаниях бывала, но отсеивала. Я знала, куда больше не пойду, потому что – не мое.
Ну, а характер мой изменился. Сложный стал. Управляемый, но противный. Вот как обрастает ракушками днище корабля, которое надо постоянно чистить.
– Чистите?
– Гигиена – это хорошо, гигиена тела и души.
– А полетать?
– В юности думаешь: вот крутая гора – а ты разбежишься и полетишь. И это всегда удавалось – мечта была сильнее. И пусть полет длится как можно дольше. Каждый день ставлю себе план – на день, месяц. Это у меня всегда было. Хотя с позиции опыта рассуждаешь вроде бы здраво: «Нет, это не нужно. То отбрасываем. А это вообще ни к чему – даже дотрагиваться не хочу».
– На кино это распространяется?
– В этом году не было съемок. Предлагают один-два дня и в каком-то пустячке, и роль пустяшная, и не хочется размениваться. Отказываюсь. Жду предложений от хороших режиссеров.
– Как относитесь к сериалам?
– Можно видеокамерой с одного угла наснимать десяток крупных планов и говорящих голов и назвать это сериалом. А у меня сериалы все хорошие: «Зал ожидания», «Next», «Закон», «Дело о мертвых душах», «Гибель империи».
– Не тянет сесть в кресло на даче и просто покачаться на лаврах?
– Ой, у меня там есть кресло, его надо обтянуть. А посидеть я люблю у печки, на скамеечке, а не в кресле. И глядя на огонь, просто ни о чем не думать. Главное удовольствие – просто смотреть. И слушать, что там природа тебе шепчет. А потом люблю вернуться в Петербург.
В словах актёров угадываешь реплики литературных героев, в их монологах отрывки сыгранных ролей. Порой невозможно отличить, что из сказанного вымысел, а что явь. Умалчивая об одних событиях, вскользь говоря о других, актёр однажды создаёт свою пьесу произведение, в котором он является не только исполнителем, но и автором. Эта пьеса история его жизни. И как правило, одну из главных ролей в этой истории играет режиссёр. Точнее режиссёры…Недавно была я в родных краях, в Курганской области. В городе, где я училась, в школе на День театра встречу организовали. Я поехала туда, всю дорогу вспоминала жизнь прошлую, людей, которых знала. Времени столько прошло… Уже новое поколение народиться успело. Думала, не узнаю ничего: так все и всё изменилось. А приехала когда, такое ощущение было, как будто и не было стольких лет. Лица те же. В большом городе малым кругом всё смыкается чувства, отношения, даже время. А там как будто лучше понимают, как важно не потерять душу свою, там размер жизни другой. Люди так и говорят: «Куда нам спешить-то ». Они и знают каждый каждого. Могут остановиться, посмотреть друг другу в глаза. Ничем, никакой маской не закроешься.
Всё просто, естественно, как в природе или дождь идёт, или солнце светит ничего не перепутаешь. С такими людьми из маленьких городов, из сёл, деревень, когда общаешься или даже просто смотришь на них, как будто очищаешься. После встречи они благодарят, а должны мы, артисты, благодарить.
Театра в моих детских мечтах не было. Вообще ничего конкретного не было. А было что-то непонятное, просто какое-то счастье, которое где-то не здесь на небесах, что ли?. Я много мечтала. Теперь меньше. Сейчас больше реального, жизни, а раньше пофантазируешь, намечтаешь, потом вспоминаешь и думаешь: «Было это на самом деле или только моя выдумка?» Отец мой работал лесником, мы жили на Алтае, в ста километрах от Рубцовска. Даже не город это был, а просто станция. Малиновое озеро называлась. Вокзальчик маленький. Чуть выше Казахские заимки. Тогда казалось, что ничего больше не существует, что вся жизнь здесь, в этих местах. Помню, как бегали дикий лук копать, как выводили жуков из их норок, ещё вспоминаю, как по звёздам гадали. Когда сено привозили, бывало, сначала в этом сене прыгали, дурачились, в прятки играли, а потом ложились и смотрели на небо. И загадывали желания. И долго-долго дожидались, чиркнет звезда по небу или нет… Но это осенью. А зимой так иногда снегу наметало домов было не видать. Только огоньки окон из сугробов светились. Праздники вспоминаю. Какие гулянья тогда были!. Когда зиму провожали, колхоз выделял десять троек. И все они запрягались, украшались и по-разному обыгрывались. Первая мчится тройка удалая, бубенцы звенят, а за ней, например, кляча везёт печку, с которой Емеля раскидывает блины по сторонам. И так каждая упряжка как будто из сказки какой. Сейчас мало кого на подобные праздники соберёшь. А тогда ходили все, наряжались кто во что хотел, сами, без всякой организации. И каждый как будто играл кого-то .
А летом мы в маковые поля ходили, за цветами. Хотя нас бабушка всё время пугала: «Не ходите, там Буканешек живёт, сразу ребятишки непослушные крепким сном засыпают от дурмана». Боялась, наверное, что мы далеко от дома уйдём, вот и сочиняла. А ещё бабушка говорила, что, когда за озеро идёшь, надо красный плат брать. Я спрашиваю: «Зачем, баба?» А она объясняет, что, когда змея поблизости, надо красный плат расстелить, змея в него прыгнет, ослепнет, клубочком свернётся и будет лежать, а ты в это время можешь спокойно ягоды собирать. Я и не знала, то ли правда, то ли нет, но красный платок брала. Я вообще суеверный человек.
Я и про своё желание актрисой стать, которое в старших классах сформировалось, боялась говорить. Хотя я всё время дома выступала, частушки пела, песни разные. Меня и звали в детстве артисткой, но не всерьёз, а дразнили просто: «Ну-ка , давай, рассмеши нас, артистка!» Ну, я и смешила. Никто и не думал, что именно так и будет называться моя профессия.
В детстве я ничего конкретного про театр не представляла. Режиссёров вообще не знала. Я и слова такого режиссёр не знала. Фильмов много смотрела, когда к нам вагон-клуб приезжал. Первым был «Чистое небо». Там такая красота и чистота отношений Дробышевой и Урбанского… Сейчас совсем другие отношения обычно показывают, как будто понятия обо всём другие стали. Но это тема отдельная.
Как и все девочки, я коллекционировала открытки-фотографии артистов. Покупала всё, что продавалось. Больше всего мне почему-то нравилась актриса Хитяева. Многие подруги начинали так же брови подводить, глаза щурить, улыбку такую же делать, как у кинозвёзд, а я больше просто смотрела, любовалась.
А вообще-то раньше все хотели лётчиками и капитанами стать. Главной считалась работа, которая предполагает подвиг. Хотя театральный был модным институтом. Конкурсы были большие. Щукинское училище казалось нам чем-то недосягаемым. Но я не из-за моды поступала. Просто мне именно туда хотелось. Нас учительница моя из студии Людмила Аркадьевна Макарова-Ярославцева увлекла. Правда, может быть, это и было модой, не знаю. Я не одна поступала. Нас несколько человек ездило каждый год, много лет подряд. В конце концов на третий год осталось человек шесть, наверное. И мы устроились на фабрику под Москвой, в Калужской области. Работали, получили трёхкомнатную квартиру в общежитии, но потом все по жизни устроились: кто замуж вышел, кто женился. А я в конце концов, на пятый год, поступила в Щукинское училище, исполнилось моё желание.
Училась я у Марьяны Рубеновны Тер-Захаровой . Сейчас очень часто режиссёры курс набирают в институте, а потом не занимаются студентами непонятно, зачем только и начинали. Педагогом надо или быть, или не быть. Посередине не получается. Марьяна Рубеновна была прекрасным учителем. Я вспоминаю, что, когда мы, студенты, в институт приходили на занятия утром, наша Марьяна Рубеновна уже там была. Уходили она ещё там оставалась. Все силы, всю свою душу нам отдавала.
Дипломным у нас на курсе был спектакль «Женитьба Бальзаминова». Помню, когда ещё распределения не было, Марьяна Рубеновна сказала нам на бумажке написать, кто в какой роли представляет кого и кем видит себя. Я себя кухаркой Матрёной написала, но Марьяна Рубеновна мне доверяла больше, чем я сама, и в итоге я сваху играла. Роль интересно выстроена была, спектакль из трёх частей состоял, и всё соединяла сваха она как бы вела действие. Такой лубочный был спектакль, очень живой. Песни разные пели. Я, помню, все бабушкины песни привезла.
Мы когда дипломный спектакль сыграли, Евгений Рубенович Симонов сказал: «Эту актрису я беру к себе». Я, чтобы не сглазить, никому не рассказывала, но очень хотела этого, ждала. Но Марьяна Рубеновна меня разубедила. «Нет, говорит, Нина, тебе другое надо. Тебе надо пахать и пахать. Открывается театр в Ленинграде, езжай туда». Так и получилось, что Марьяна Рубеновна с другим педагогом, Марьяной Корбиной, нас с подругой в Ленинград и направила. С тех пор я, слава Богу, всегда в работе.
Первым моим режиссёром в Ленинграде был Владимир Малыщицкий. Я вообще считаю, что начало мое актёрское именно у него было. Мы к нему с подругой, Таней Кожевниковой, показываться в студию пришли. Помню, показывались целый час, а может быть, и больше. Для Малыщицкого времени не существовало. Он мог работать день и ночь, хоть до шести утра. И все, кто рядом с ним, тоже были фанатики. Вообще, если он кого-то брал в театр нового, то сразу было видно, «его» это люди или «не его». Работали много. И все были заняты. Малыщицкий любил массовые спектакли. Может, кого-то это раздражало, но я настолько любила и люблю театр и настолько в моей жизни была сильна мечта работать и как можно больше работать, что я до сих пор не понимаю, когда слышу слова: «Да разве это роль?» Потому что для меня не важно, кто ты там в спектакле, а важно, чтоб спектакль получился, чтоб на него ходили.
До сих пор я всё отмеряю от спектаклей Малыщицкого. Он всё видел, замечал. Терпеть не мог, если ты вышла на сцену пустой. Ведь можно в маленькой роли столько же сил оставить, сколько и в большой. Только всё должно в твоей душе остаться, а то можно в другую крайность впасть. Помню один смешной случай. В театре шёл спектакль «Цена тишины» на стихи поэтов о войне и военные песни. Так вот, в этом спектакле из женских только одна роль была Санитарки, а остальные актрисы играли в проходах женщин войны в шинелях и пилотках. Я среди этих женщин была. Надо было, в то время как актёр читал стихотворение, пройти в ряд с другими, не меняя ритма. Очень важно было точно идти, вместе со всеми, не сбиваясь, чтобы ничего не разрушить. Но нас в институте Марьяна Рубеновна учила, что ты не масса, ты человек, и вот я нафантазировала, что я люблю этого героя, мимо которого прохожу, и не просто люблю, а что у меня от него дитя под сердцем. И вот Саша Мирочник, ничего не подозревая, читает «Сороковые-роковые» и как будто в лица проходящих мимо него вглядывается. А я так вжилась в свою женщину, что шагать забыла, стою, как картина, в луче прожектора, слёзы катятся. Саша замолчал. Зал замер. Зрители думали, что что-то произойдёт, никто и не знал, что артист просто стих забыл от неожиданности. А я постояла-постояла и пошла. Одна. Под звуки своих собственных сапог. Только вышла в коридор, где Малыщицкий стоял, он подлетает: «Ты что делаешь?» говорит. Я в ответ: «Я судьбу играла. У меня ребёнок от него будет». Малыщицкий так дёрнул меня за мои косицы, на голове накрученные, что я навек запомнила, как надо играть в массовке судьбу… Так и осталась присказка: «Нина, не играй всю Великую Отечественную войну в одном проходе».
Моим первым спектаклем в Молодёжном были «Диалоги». В эпизоде «Всё наши комплексы» я Таню играла. А ещё меня вводили во все старые спектакли «Цена тишины», «Сотников». Я всех баб в «Сотникове» переиграла. Сначала просто бабу, что выходила с чугунком, потом Старостиху, а потом Дёмчиху. Я Малыщицкому благодарна очень. Он во мне столько открыл… Я на некоторые роли даже глаз не поднимала и не думала, что я какую-то роль могу играть. Как Старуху в «Беде», например. А он мне говорил: «А кто же ещё будет играть?» А я на себя в зеркало посмотрю лицо круглое, молодая, а должна мало того что бабку играть, так ещё нищую, на которой одежонка висит, болтается. А эта Старуха так и осталась моей любимой ролью. Она много дала моей жизни, она не только на актёрскую судьбу повлияла, но и на человеческую. Её можно было бы играть и играть. Обогащать и обогащаться. Мама моя близка по характеру к этой бабке. Тоже такой человек, что могла бы всё отдать, для других жила. Потом, когда спектакль уже шёл, я письма получала от зрителей: спрашивали, почему спектакль сняли. Но так получилось один актёр ушёл, потом режиссёр сменился. Тяжело с такими ролями расставаться.
После Малыщицкого Ефим Михайлович Падве пришёл. Сложно начинали, но начинать всегда сложно. Хотя я в режиссёров обычно влюбляюсь и иду за ними. Всегда надеешься, что режиссёр в тебе откроет что-то новое, неожиданное, что на первый взгляд далеко-далеко от тебя. Но обычно режиссёры боятся рисковать и что-то одно в актёре используют привычное. А если режиссёр не испугается, то могут быть настоящие открытия. Работа имеет смысл, когда режиссёр больше тебя знает, что ты можешь. Так у меня и с Малыщицким было, и с Падве.
Первая моя роль у Падве была в «Вечере». Я там снова Старуху играла. Репетировали напряжённо. Столько страстей… Он кричал: «Тут Софронов какой-то получается!» Уходил, дверью хлопал. Про меня говорил: «У вас, Нина, не нервы, а кабель. Ох, какие провода!» Я отвечала: "Да". А сама столько рыдала… Однажды он говорит: «Давайте, художественная самодеятельность, покажите, что вы можете. Я вас не знаю». А у меня сразу неприятие такое и сорвалось: «А я вас не знаю». А он: «Как это не знаете?» Скандал. «Всё, думаю, из театра выгонят». (Мы всегда раньше боялись, что либо из театра режиссёр выгонит, либо ролей лишит.) А Ефим Михайлович непредсказуемый был. Поначалу кажется взбалмошный, нервный. А потом понимаешь, что замечательный. Так и после этой ссоры. Он на следующий день пришёл, говорит: «Извините, я был вчера неправ». И как будто не было ничего. У меня от сердца сразу отлегло, думаю: «Господи, как хорошо!» Пошли работать, и у нас словно перевернулось всё. Стали репетировать и столько нового нашли… Ефим Михайлович всегда этот спектакль смотрел, потом, когда мы сыграли сотый «Вечер», он признался: «Это мой любимый спектакль, я душой в нём весь».
Падве был, конечно, крутого характера, но честный. Всегда говорил правду какая она есть. Его многие за это и боялись, и не любили. Он мог, например, вызвать артиста и прямо ему сказать, что тот уволен. Сам говорил, а не через директора. Просто вызывал и открыто говорил: «Я не вижу перспективы с вами работать, не знаю, куда вас распределить, вы не мой актёр». И глядел честно в глаза. И я думаю, что человек через некоторое время, наверное, благодарен был. Хотя поначалу, действительно, такое услышать горько, для любого артиста это удар тяжёлый.
Когда Падве из театра ушёл, мы не понимали, что произошло. Он говорил: «Мне надо разобраться с собой». Сейчас бы я, да и не только я, почти все ребята сказали бы: «Ефим Михайлович, не оставляйте театр, не делайте этого». Ему нужны были эти слова. Теперь я это понимаю, но тогда он настолько убедительно говорил: «Я исчерпал себя. Мне необходимы новые накопления, чтобы что-то сделать на сцене…» Время не вернуть. Я потом так думала: «Вeдь Падве первый открыл Вампилова на сцене, и он же как бы круг Зиловский завершил. И в общем-то он и есть Зилов. Судьба такая… Так его жалко». Как вспомню молодой мужик, в расцвете сил, и столько было жизни в нем, энергии, столько задумано было. Вот ведь какой человек сильный был один театр оставил, другой театр оставил. Это ведь случается редко, у нас, во всяком случае.
Я всё вспоминаю, как он говорил: «Мы поставим с тобой По ком звонит колокол. Только я выведу на первый план линию Пилар, женскую линию». Ещё он Маркеса хотел ставить…
После ухода Падве, пока главного режиссёра в Молодёжном ещё не было, мне позвонил Кирилл Юрьевич Лавров, пригласил в БДТ на роль купчихи Белотеловой в спектакль «За чем пойдёшь, то и найдёшь». Пьесу я уже хорошо знала, ещё со студенческих лет. Когда я уже уходила, Спивак, только назначенный главным, сказал: «Нина, если бы вы захотели остаться, я был бы очень рад». Но я уже приняла решение.
Когда я в БДТ пришла, «За чем пойдёшь, то и найдёшь» уже репетировали. Мы тогда с Ольгой Волковой сидели в одной гримёрке. Придумывали много. Она что-то придумает, потом я. Расхохочемся.
Покажем режиссёру Астрахану. Не только мы. Все актёры предлагали что-то . Легко репетировали. Хотя Белотелова никогда мне интересна не была. Я вообще такие роли терпеть не могу, если честно. Мне интересно, когда ёмкая судьба. Чтобы можно было раскрыть образ женщины разносторонне. А в Белотеловой что? Декорация стояла, гамак повесили, костюм надели. Надо было только пристройку найти, разбежаться да упасть.
С Чхеидзе я, к сожалению, мало работала. В его спектакле
«Коварство и любовь» у меня крохотная роль. Да, собственно, и роль-то без начала и конца, что называется. Но я рада этой работе, потому что у меня там сцены с Ивченко Валерием Михайловичем, а с ним репетировать и играть очень хорошо. Он настолько помогает как партнёр…
Когда репетировали «Коварство…», Чхеидзе видел, что у меня не получалось, но ни разу не обидел. Он вообще нежно работает с актёрами. Я, помню, влюблена в него была. Он когда какую-то сцену репетирует, весь как будто уходит в неё. На него можно просто смотреть как он ходит по залу, говорит что-то актёрам, помогает и сам зажигается…
Есть режиссёры, которые тупо в свои рамки вбивают, а Чхеидзе нет. Хотя, мне кажется, он знает всё про спектакль. С первой репетиции, даже с читки такое ощущение, что он видит спектакль и в музыке, и в декорации, и в костюмах. И остаётся мечта поработать с ним в какой-нибудь серьёзной роли, а не просто проскакать на метле.
Есть ещё спектакль в Театре на Литейном. Но у меня такая раздвоенность: мне и хочется играть в «Трёх сестрах» Галибина, и не хочется. Так в моей жизни только один раз ещё было, когда Малыщицкий «Четыре песни в непогоду» ставил. При распределении на каждую роль в этом спектакле по нескольку исполнительниц было назначено. А отдельно графа «Офелия, Агафья Тихоновна, Дульсинея, Женщина и Дети Нина Усатова». Я всё боялась, что меня на смех поднимут: ну какая я Офелия! Но Малыщицкий сказал, что ему не важно, тоненькая актриса или нет, ему нужна женщина с судьбой Офелии; и я должна её сыграть. Начались этюды. Но ведь существует классическая Офелия и все эти стереотипы, традиции и я испугалась. И в конце концов я работала только над Дульсинеей. Но и в этом монологе я не до конца в материале была. И в день, когда должен был идти спектакль, у меня с утра настроение ухудшалось. Я только сейчас понимаю ту Дульсинею, которую писал Володин и которую хотел видеть Малыщицкий. И только сейчас я знаю, как её надо играть, а тогда то попадала, то не попадала. Но это я к рассказу о «Трёх сестрах». Когда Саша Галибин позвонил и сказал: «Нина, я приглашаю вас на роль Ольги», я очень удивлена была, ведь у Чехова тоже существуют каноны, по которым я на эту роль не подхожу. И потом, раньше Ольга мне всегда меньше других сестёр нравилась казалось, её суть, судьбу бабью не выразить никак. Серая классная дама. Ну, думаю, если я в чеховской Ольге, значит, что-то такое будет. И согласилась. Хотя многие с иронией Сашино распределение ролей воспринимали. Саша вообще работает совсем по-другому . Как он сам говорит, он не выстраивает роль, а конструирует. И роль, и спектакль. А мы к другому привыкли, у нас ведь школа реалистическая, психологическая. Саша во время репетиций говорил: «Нина, ничего не проигрывай, просто говори текст Чехова». А это «просто» для меня самое сложное. Я привыкла всё открытой душой играть, на эмоции, и чтоб не только через себя пропустить, а ещё и в зал принести, чтоб у зрителя отозвалось. А здесь всё по-другому . Здесь, насколько я поняла Сашу, персонаж рядом, я должна говорить текст, держать себя в струне. И только в конце можно себя отпустить. Здесь всё, что есть, помимо моей воли происходит. Я не должна навязывать свою эмоцию зрителям, а должна дать им время поработать самим, чтобы они сами откликались, где хотели, смеялись, где хотели, плакали.
Конечно, тяжело играть в этом спектакле. Может быть, если бы он чаще шёл, было бы легче. А если восемь месяцев не играешь, нужно перестраиваться, настраиваться. Много затрат идёт нервных. На сцене иногда чувствуешь: не хватает воздуха, или как будто сцен каких-то не хватает, а те, что есть, разыграть хочется. Но в «Трёх сёстрах» нельзя думать о себе отдельно. Потому что здесь вся работа настолько разграфлена ритмически, что из неё не выпрыгнуть, здесь не разыграешься в своем куске, если захочешь. Саша выстраивает спектакль как музыкальную партитуру. Я это только сейчас начинаю понимать. Многие не принимают этого. Их спектакль раздражает. А те, кто принимает, не идут на разбор отдельных актёрских работ, а как-то в целом о спектакле говорят и о Чехове. И их не смущает ни запись МХАТ 1940 года, ни всё остальное. И ещё говорят, что Чехова, наверное, сейчас так и надо играть. Я ведь давно бы могла сказать Саше: «Я не оправдала твоего доверия. Ты, наверное, другую хотел иметь Ольгу». Тем более, есть вторая исполнительница. Но мне спектакль этот интересен. И пусть меня критики разнесут в пух и прах, но мне свой барьер важно преодолеть. И если бы этот спектакль шёл часто, я думаю, мне эта Ольга была бы так же дорога, как мои старые сценические героини, которых я люблю и вспоминаю.
Я не представляю себя без театра, я вообще мало что представляю в будущем. Нет, конечно, если бы что-то в моей жизни случилось, я бы наверняка старалась не дать погибнуть себе и дитю своему. Наверное, пошла бы туда, где платят деньги, но я была бы уже сломана. А вообще, я жизнерадостная, общительная, сейчас немного приутихла, приустала, пока Колюнька маленький. Пока мало куда меня вытащить можно. А раньше везде бегала. Пока училась, все спектакли Любимова пересмотрела. И все были открытием. А из последнего, что видела, мне спектакль Галибина «Ла-фюнф ин дер Люфт» понравился. Атмосфера такая особенная в зале. В его спектакле «Арфа приветствия…» мне тоже какие-то идеи, приёмы интересны. Игра в игре, атмосфера театрального в жизни… Там можно было ещё, наверное, поозорничать.
Мне самой захотелось поозорничать там.
Из самого последнего, что понравилось, это фоменковский спектакль «Без вины виноватые». Это просто праздник души был. Актёры удивительно вкусно играют. Видно, как режиссёр любит актёров. «Орестею» посмотрела Петера Штайна. Очень современный спектакль. Зал во время просмотра был как-то истерически оживлён. Мне иногда хотелось прикрыться, уйти от происходящего на сцене. Тема вражды всегда даёт отторжение. Но, к сожалению, всегда будет современна. А вообще, если говорить о режиссёрах, я многих люблю.
Всех, с кем работать интересно. С Таней Казаковой свою работу вспоминаю. Она ставила в Молодёжном «Уходил старик от старухи…». Этот спектакль на двоих мы с Колей Гравшиным играли. Вроде, пьеса бытовая, а Таня через свой показ уводила, уводила от быта. Я с ней в единственной работе встретилась, но ещё хотела бы вместе поработать.
Сейчас вообще хочется что-нибудь попробовать сделать в театре для души. Есть некоторые предложения. Режиссёра надо искать. Потому что самому тяжело. Обязательно повторишься. Мне не хватает «третьего глаза», не хватает режиссёра, который возьмёт не то, что я умею, а что-то во мне другим ключиком откроет. Я прочитала недавно интервью с Владиславом Пази, и вот что интересно: он на вопрос о том, как актёра на роль назначает, рассказывает, что он увидел в театре актрису и понял, что именно она должна сыграть конкретную роль и что с ней нужно ставить спектакль. Это же замечательно, что режиссёр так чувствует актёра.
Как мне один режиссёр-вахтанговец говорил: «Не пьесу надо к тебе, Нина, привязывать, а на тебя брать какую-нибудь пьесу». Ведь так и должно в идеале для актёров всё происходить. В этом плане мне в кино больше везёт. Я кино люблю. Фильмы Сокурова очень нравятся. Но с ним не случилось, к сожалению, работать. Помню, когда ещё в Молодёжном была, Саша хотел что-то ставить, но, к сожалению, не случилось, не дали ему. А из тех, с кем работала, Прошкина люблю, Овчарова, Хотиненко. Я с Сергеем Овчаровым когда на «Кинотавре» встретилась, меня поразило, что он какой был человек, такой и остался. В нём сохранилась эта наивность, трепетность, чистота души. Вообще, в театре и кино люди обычно меняются, причём в плохую сторону. Хотя и замечательных много. Вот Витя Михайлов был. Мы с ним у Мамина снимались. Или Георгий Бурков. Мы над «Байкой» вместе работали.
А вообще, у меня все друзья из детства ещё. Вот крёстная моего Колюни, она столько помогала мне в жизни в самые трудные минуты, что это даже не как подруга, а как сестра. Но это из старых, а среди новых скорее приятели, потому что сейчас, чтобы новых друзей обретать, это столько сил надо потратить, чтобы вновь не ошибиться. Старые друзья проверенные. Перед ними не надо напрягаться. Какой ты есть, таким они тебя и воспринимают.
Я интервью давать не очень люблю. Бывает, не по делу ругают журналистов, а бывает по делу. Но ведь когда приходят на завод, спрашивают, к примеру, сколько деталей изобрели, каким способом, и не лезут в личную жизнь. Да и при чём тут личная жизнь? Зачем задавать лишние вопросы…
Записала А. КОЛОНИСТОВА
" Характер у меня иногда такой неунывающий, что некоторые плачут. Перцу задаю всем! - говорит Нина Усатова. - Я считаю, что такой быть и надо. А что толку ныть? В жизни всякое бывает, но лучше не расстраиваться, а искать выход " . И это не единственный ценный совет от замечательной актрисы, которая 1 октября отметит свое 65-летие. Нина Николаевна могла бы подсказать...
КАК ПРАВИЛЬНО ЗАГАДЫВАТЬ ЖЕЛАНИЯ
В детстве Нина закопала в землю "секретик" - две бусины и золотистую обертку от конфеты - и загадала желание: "Хочу стать актрисой!" Уже будучи знаменитой, Усатова вернулась в родные края и нашла свой клад целым и невредимым. Выходит, волшебство подействовало! Но тогда для ребенка из затерянного на Алтае маленького села эта мечта представлялась практически несбыточной, поэтому о своем желании Нина никому не рассказывала. "Хотя я всё время дома выступала, частушки пела, песни разные. Меня и звали в детстве артисткой, но не всерьез, а дразнили просто: "Ну-ка давай рассмеши нас, артистка!" Ну я и смешила. Никто и не думал, что именно так и будет называться моя профессия", - рассказывает актриса. О мечте Нины Николаевны знала только мама. Во многом благодаря ее поддержке Усатова и решилась ехать в Москву поступать в театральный. И не раскисла, когда с первого раза не получилось. А когда вместо вожделенного театрального пришлось идти на ткацкую фабрику, и оттуда сумела вынести полезный для актрисы опыт. "Я стала сновальщицей: следила за тем, чтобы множество катушек не запутывалось, - вспоминает она. - Потом стала руководить хором фабрики в клубе. Я ходила по бабулям, которые жили в общежитии ткачих. Чайку попью, а заодно и уговорю: "Давайте ко мне на хор!" И все ко мне приходили. Дирижировать я не умела, но была хорошим организатором. Надо мной народ смеялся, когда я объясняла хору задачу. А на самом деле чего им показывать? Они сами певуньи, всё знают, душой поют. Нам сшили красивые сарафаны, и мы на всех праздниках так народ радовали! А поскольку Москва была недалеко, к нам приезжали педагоги по речи и по вокалу. Благодаря им я и подготовилась к поступлению в театральный".
КАК НЕ ОТСТУПАТЬ ОТ СВОЕЙ ЦЕЛИ
К своей мечте - поступлению в Щукинское театральное училище - Нина Усатова шла целых пять лет. Когда возраст перестал соответствовать требованиям для актерского факультета, подала документы на режиссерский. И там ей наконец улыбнулась удача. Впрочем, и за это пришлось побороться. "Снова экзамены. Подготовила я что-то по режиссерской части, - вспоминает Нина Николаевна. - Вижу, опять "не кажусь" я комиссии. Сидят они и перед ними папочки со списками поступающих, справками. И тут от отчаяния что-то на меня нашло. Подошла я к столу, дрожащими руками собираю свои бумажки и их заодно. Прижала эту кипу к себе и такую речь закатила! "Я знаю, почему вы меня не принимаете. Я деревенская, я из леса. Я никогда больше не приеду в Москву! Я никогда больше к вам не приду!" Выскочила за дверь, разрыдалась. Через несколько дней мне бабушка говорит: "Нина, из училища звонили". А я думаю: "Это чтобы я документы забирала". Опять звонок: "Где вы там бродите? Срочно в училище!" Мы с подругой опрометью туда. И узнаем: приняли!" Так в 27 лет Усатова всё-таки стала студенткой. Кстати, быть режиссером она не собиралась ни секунды, в чем честно признается сейчас.
Усатову называют одной из самых народных артисток - мало кто так убедительно умеет играть простых женщин. И дело не только во внешности. Нина Николаевна очень серьезно подходит к созданию образа. Это началось с первой же роли в Молодежном театре, куда актриса поступила после окончания вуза. "Моя героиня в пьесе "Отпуск по ранению" весь спектакль стирает солдатские гимнастерки и кальсоны. А я всегда стараюсь войти в образ. Поэтому вода на сцене была горячая, в руках я держала хозяйственное мыло. А когда моя партнерша по сцене начинала строчить на машинке "Зингер", я поперек такта водила пуговицей на кальсонах по стиральной доске - это была реалистическая нота, которая задавала тон, - вспоминает Усатова. - Однажды посмотреть постановку пришел профессор Петров, преподававший в Академии театрального искусства. А после спектакля и говорит: "Нина, маленькая неправда рождает большую ложь. И вы, и художник должны были знать одну важную вещь. На солдатских кальсонах во время войны были не пуговицы, а завязки". Я подумала: "Какой ужас!" Тут же побежала в костюмерную, оторвала все пуговицы от кальсон и пришила к ним завязки".
КАК НЕ ЗАБЫВАТЬ СВОИ КОРНИ
Нина Усатова много лет живет в Санкт-Петербурге, ее давно признали почетной жительницей Северной столицы. Но память о родном селе она хранит очень бережно. "Моя генетическая память не раз помогала мне в работе, - говорит Усатова. - В спектакле "Беда" я должна была играть старуху, хотя мне было не больше 30. Съездила домой на Алтай, нашла бабушкин сундучок с удивительными вещами: простой тужуркой с фланелевой подкладкой, юбкой, ботами "прощай, молодость"... Всё это я увезла в Ленинград и прожила в этих вещах месяц. А на репетиции встала и пошла по сцене походкой моей бабушки. Точно такая же история была и на съемках "Мусульманина" Хотиненко. Я весь фильм хожу в халате, который носила моя мама. И только посмотрев картину, вдруг осознала, что я играла не абстрактную героиню, а свою мать..."
КАК СОВМЕСТИТЬ СЕМЬЮ И РАБОТУ
"У меня было две мечты. Первая - стать артисткой. А вторая -
если не получится актрисой, то домохозяйкой", - признается Усатова. Но подробностями семейной жизни Нина Николаевна делится редко и о своем муже не рассказывает. А вот сына Николая она порой хвалит и перед журналистами. Молодой человек окончил юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета и работает в адвокатской конторе. Но радует знаменитую маму не только этим. "Он очень остроумный, - как-то призналась актриса. - Я уважаю людей с юмором. Как начнет говорить текст Игоря Скляра из наших спектаклей - один в один. Я ему: "Колька, подсиживаешь?" Он все мои спектакли наизусть знает. Мои фильмы разбирает очень хорошо. Доверяю сыну как самому непредвзятому критику. Он такой, как… "Контрольная закупка". У него есть чутье и вкус". Говорят, для полного счастья Нине Николаевне не хватает только внуков. Все друзья актрисы уверены: из нее получится лучшая на свете бабушка.
Публикуем ещё одно интеврью журналиста Андрея Ванденко с актрисой Ниной Усатовой за 2014 год.
Данила Трофимов, редактор
Народной артистке России Нине Усатовой не привыкать к тому, что сыгранные ею роли называют картинками с натуры: очень уж узнаваемо и правдоподобно выглядят экранные героини. Вот и в Надежде Волковой из показанного по Первому каналу сериала «Станица» многие узрели черты Надежды Цапок, матери Сергея Цапка, признанного виновным в убийстве 18 человек в кубанской станице Кущевская. Впрочем, это сходство Нину Николаевну не обрадовало…
- Со «Станицы» за вами гоняюсь, Нина Николаевна.
Да, в последнее время бываю в Москве проездом. Гастролирую по стране с антрепризой. У меня лишь два названия, но в спектакле «Любовь - не картошка, не выбросишь в окошко» играю уже десять лет. Он шел в БДТ, потом его сняли с репертуара, а нам стало жалко. Зрителям нравится, артисты получают удовольствие. В декабре сыграем в девятисотый раз. Зовут в Сибирь, на Дальний Восток, в Прибалтику... Коль интерес есть, мы едем.
- Сериал тоже привлек внимание. Хотя реагировали на него по-разному. Слышали, наверное?
- Почему?
Во-первых, гастроли - перелеты, переезды, спектакли. Во-вторых, нужно остыть от роли, отдалиться от нее, чтобы внутри отболело. Тогда спокойно сяду и пересмотрю все от начала до конца. Иногда щелкаю дома каналами, наткнусь на свою старую картину, на то же «Холодное лето пятьдесят третьего», которую, казалось бы, наизусть знаю, и вдруг замечаю, что воспринимаю все иначе. И игру артистов, и то, что в кадре, и что за кадром… Вот и «Станице» надо чуть отстояться. Коллеги рассказывают, откликов в Интернете очень много - положительных и не только. Это нормально. Удивляет, когда пытаются проводить параллель с Кущевкой. Даже не хотела название произносить…
- А что тут странного? Наверняка на это и делался расчет: в новостях говорят о суде над бандой Цапков из Кущевской и встык показывают кино про банду Волковых из Лощинской. Речь даже шла о том, что ваша «Станица» давит на присяжных…
Тема для Краснодарского края болезненная, люди с пристрастием всматривались в каждую деталь, искали совпадения, находили, потом горячо высказывали претензии, забывая, что речь идет о художественном произведении, а не о документальном расследовании… При желании всегда можно увидеть нечто общее. Но такие вопросы лучше задавать сценаристам и продюсерам. Я актриса, отвечаю за себя и свою работу. Сыграть или скопировать Надежду Цапок не пыталась. Уже после съемок увидела маленький фрагмент ее допроса, и все. А до того, как и другие, лишь слышала о жутком преступлении, случившемся в Кущевке.
- Сергея Цапка приговорили пожизненно, его матери подтвердили прежний срок - три года.
Больше двух уже отсидела, в августе 2014-го должна выйти на свободу… Вы втягиваете меня в разговор на неприятную тему, а я объясняю, что у нас на съемочной площадке ни разу не прозвучала фамилия Цапок, мы не думали о них. Но раз сериал зацепил зрителя, значит, наша команда сработала хорошо.
- Съемки начинал режиссер Юрий Быков, потом его почему-то сменил Владимир Шевельков…
Снова вопрос не по адресу. В закулисные детали меня не посвящали, да и не стала бы я пересказывать чужие секреты. Мне показалось, Быков был готов снимать. Он человек сердечный, мы обговаривали с ним мою роль. А что там дальше произошло…
- А вы с картины уходили когда-нибудь?
Во время съемок? Однажды. Очень уж непрофессиональная команда подобралась, оставаться было нельзя. Развернулись с Ваней Бортником и ушли. Оставили все, ни копейки гонорара не взяли, а нас потом в смертных грехах обвинили. В спину. И такое бывает. Не угадаешь… Вы видели фильм «Дом»? Недавно показывали по Первому каналу. Там фантастически сыграл Сергей Гармаш. Впервые мы встретились на картине «Обида» в 1986 году. Съемки проходили в деревне под Вышним Волочком. Помню, приезжаю на площадку, захожу в амбар, а там сидит какой-то странный парень в фуфайке и кепке. По виду - вылитый местный алкаш. Косится на меня исподлобья. Спрашиваю: «Кто это?» Говорят: «Гармаш». Навсегда запомнила фамилию. А потом до того влюбилась в него как в актера, что готова была ухо откусить, когда спустя годы в картине «Последний забой» играла его жену. Обожаю Сергея! Но про «Дом» я заговорила по иной причине. Фильм заканчивается ужасной, кровавой сценой: многочисленную семью героя Гармаша убивают, расстреливают и женщин, и детей. Страх Господень! В реальной жизни, наверное, была похожая история, вот сценарист и подсмотрел ее. Но к «Дому» почему-то никто не цепляется, а «Станицу» без конца сравнивают с Кущевской.
- События по времени совпали. Суд и сериал. Словно по горячим следам…
Ну да, пожалуй… Знаю одно: Виталий Москаленко писал роль под меня, я же отказывалась, наотрез не соглашалась. Видит Бог! А потом подумала, что прежде подобных персонажей не играла. Новая краска, сложный характер… Если разобраться, моя Надежда Волкова заслуживает сочувствия, жалости. Жизнь поставила ее в такие рамки. Вы же помните: в молодости Надежду Алексеевну незаслуженно осудили, за чужие грехи упрятали в тюрьму, судьбу поломали, а женщина хотела создать семью, поднять на ноги детей, вот и билась за бабье счастье, как умела.
- Попутно корежа чужие жизни…
Жестокими нас делает мир вокруг. Дети рождаются добрыми, а взрослые из них вырастают разные… Недавно ко мне обратились молодые питерские актеры, которые хотели поздравить с днем рождения монаха из Оптиной пустыни. Он пишет стихи, и такие чистые, что ребята решили записать для него небольшой фильм. И я прочитала стихотворение под названием «Будьте, как дети». Мысль там простая и прекрасная: надо смотреть на мир глазами ребенка, и все будет хорошо. С этим трудно спорить, но как сделать?! Грехи тянут к земле, яд отравляет душу… Чтобы не соприкасаться с грязью, наверное, нужно стать отшельником, но мы-то живем в людском окружении. В наше время нельзя быть Робинзоном. Я сутки проходила с кардиомонитором, приехала к врачу, и он стал разбираться в показаниях прибора. Оказалось, достаточно выйти на улицу, чтобы пульс учащенно забился, а сердце заметалось. Банальная встреча со случайными прохожими - уже стресс! Сколько у каждого из нас таких виражей за день? Вот так и Надежда Волкова превратилась в Волчиху. Возьмите сцену, когда пришел сын и сказал, мол, прокурор просит денег. Она отвечает: «Раз просит, дай…» Где уж тут остаться нормальным человеком?.. И это не озлобленность, нет. Я вот вспоминаю своего деда, которого до нитки раскулачили в двадцатые годы, он от голода подыхал, чудом выжил, а началась война - добровольцем записался на фронт, хотя был непризывным по возрасту. Родину защищал... А другой человек шел в полицаи. Как это объяснить? В 1986-м я снялась в фильме «Свидетель», сыграла директора детдома. По сюжету события разворачиваются уже после освобождения Белоруссии от фашистов. Съемки проходили в Дисне, под Витебском. И был там страшный эпизод, когда снимали сцену суда над полицаями. В массовку позвали местных жителей, помнивших ужасы оккупации. Остановились воронки, оттуда начали выводить переодетых артистов в наручниках, а толпа вдруг поперла. Люди забыли, что они на съемочной площадке, и окружили машины, сжали кольцо… Изображавшие охрану солдатики из оцепления растерялись, селяне смяли их строй. Пришлось режиссеру брать мегафон и приводить массовку в чувство. Мне в память врезался эпизод, как две бабки тянутся к горлу псевдополицая, а у них на запястьях выколоты лагерные номера. Оператор навел камеру на эти руки и снимал, снимал… Жуткое зрелище!
Почему об этом заговорила? Чтобы повторить известную истину: жизнь богаче любой фантазии, не надо ничего выдумывать, достаточно уметь видеть. Недавно встретила на гастролях знакомого. Он чем-то похож на мою Надежду Волкову, если не брать того, что за кадром, за гранью закона. Храмам помогает, бедных согревает, детдом окормляет, почти не отдыхает, работает, работает… На него когда-то совершили покушение, подстроили аварию, он остался инвалидом. В Надежду Волкову тоже ведь стреляли, камни в спину бросали… Словом, увиделась со знакомым, он и говорит: «Нина, ты меня сыграла!» Представляете? Это дороже любых наград!
- Которых у вас тоже хватает.
Госпремия России есть. Две «Ники» - за «Мусульманина» и за «Барак», «Золотой орел» за «Попа». Не то чтобы каждый день стираю с них пыль, но приятно, когда тебя отмечают. Думаю, и «Станица» без призов не останется, хотя в прошлом декабре, когда закончились съемки, я так была нервно истощена, что сказала: «Вот бы этот сериал никто и никогда не увидел!» Словно чувствовала…
- Вы упомянули «Мусульманина» Владимира Хотиненко. Это 1995 год. Тогда принятие ислама деревенским парнем выглядело большой экзотикой. Сегодня это перестало удивлять. А как вы, Нина Николаевна, отреагировали бы, если не экранный Коля Иванов, а ваш собственный сын Коля Усатов вдруг решил сменить веру?
Любая мать всегда останется со своим чадом. Тут выбирать не приходится, не та ситуация. У моих питерских приятелей сын недавно принял мусульманство, хотя это православная семья. Он изменился внутренне и внешне, стал другим человеком, выполняет обряды, соблюдает посты, отмечает праздники. Родные долго ничего не знали. Пока сын однажды не сказал: «Я пошел в мечеть. Молиться». Думали, шутит. Оказалось, нет… Просили объяснить причину перемен, но он не ответил. И семья согласилась: в конце концов, вера - личный выбор каждого. К чужим убеждениям надо относиться с уважением. Ислам - традиционная религия. Главное, чтобы без экстремизма и фанатизма. Плохо, когда активизируются различные секты, морочат головы молодым. Это по-настоящему страшно. Человек может забрести в такие дебри, что не выбраться. Людям трудно найти себя в современном мире. Посмотрите на московскую улицу: вроде бы течет многоголовая река, а приглядишься и видишь, что каждый сам по себе. У одного наушники, у второго айпэд, у третьего еще какой-нибудь гаджет.
- Но и вы, кажется, не чураетесь достижений цивилизации.
Захожу в Интернет, чтобы проверить и уточнить информацию, посмотреть рекомендованный друзьями фильм да получить почту, адрес которой знают немногие. Яркие и привлекательные сайты рассчитаны не на таких, как я, а на молодежь, она клюет… Вот вы читали книгу Серафима Вырицкого «От Меня это было»? Очень хотела бы, чтобы каждый носил ее за пазухой. Там много полезного написано. Глядишь, люди грешили бы меньше, жили с оглядкой и пониманием, что за все на свете надо платить. Ведь даже природные катаклизмы - не случай, а знак и кара Божья. Не бережем окружающий мир, не думаем о завтрашнем дне. По телевизору некролог зачитают, страшную весть передадут, а через секунду крутят шоу, где все хохочут. Верят, что их беда не коснется? Жизнь с такой скоростью перелистывает календарь, конец света наступит, мы не заметим… И Москва с Питером - не вся Россия. В деревне ничего не поменялось за полвека, стоит за плетень свернуть - те же буераки, грязь, бездорожье. Кто страну поднимет, как наши отцы целину? Вы уж извините, что расфилософствовалась, не знаю, сумеете ли связно оформить мои блошиные перепрыгивания с темы на тему… Мне повезло встретить в жизни отца Василия Ермакова, духовного батюшку. К сожалению, общалась с ним меньше, чем должна была, но он успел многое дать. Говорил отец Василий мало, зато в точку. Не успеешь подумать, а он уже отвечает, словно мысли прочел. Повторял: «Стучите, и вам откроют». Сначала не понимала фразу, потом дошло. Надо знать, что и у кого просить, во всем чувствовать меру. Тебе же потом отвечать за то, что взял. В детстве я мечтала стать актрисой, внутренне проигрывала чужие судьбы. Сохранился мой старый школьный альбом 1968 года, в нем два фото - великой Аллы Тарасовой и молоденькой Инны Чуриковой. Внизу приписка детским почерком: «Моя мечта, дай Бог ей сбыться!» И ведь получилось, я вышла на сцену, стала сниматься… Правильно попросила! Встреча с отцом Василием - награда мне за что-то в жизни. Каждый шаг сверяю с внутренним камертоном. Всегда хотела учиться. И сейчас не остыла. Вот бы картины рисовать, на музыкальном инструменте играть! Слушаю Дениса Мацуева, и душа расплывается. Или когда смотрю, как подруга вышивает. И гладью, и крестом, и гипюр, и на машинке, и на коклюшках... Мне бы так! Еще бы не работать… Иногда говорю сыну: «Колька, все брошу, буду дома год сидеть, займусь собой, ни на что не отвлекаясь». Но понимаю: тут же забудут, перестанут звать в кино, а семью-то кормить надо... Поэтому учебу откладываю до лучших времен и приступаю к съемкам в сериале «Земский доктор». Добрая семейная мелодрама, прекрасные партнеры - Ирина Купченко, Светлана Немоляева, Татьяна Васильева, Ольга Будина. У меня смешная, комедийная роль. Вот в таком кино сниматься люблю.
- Не «Станица», словом.
Ну вот вы опять, я же просила…
Она стала сниматься в кино в 30 лет, а проснулась знаменитой после работы в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего», где талантливо и ярко воплотила образ глухонемой поварихи. На счету актрисы свыше 80 сыгранных ролей в кино, множество театральных работ. Она идёт в ногу с современностью и учит молодых актёров не отказываться даже от самых маленьких ролей. Она никого, кроме самых близких людей, не приглашает в свой дом, старательно оберегая своё место счастья от посторонних глаз. Нина Усатова считает Питер лучшим городом Земли, а её муж, Юрий Гурьев, не представляет себе жизни без родной Тулы.
Упорное стремление к мечте
Она штурмовала актёрский факультет Щукинского училища долгих четыре года. Это была трудная вершина, ведь она вознамерилась доказать всем, и в первую очередь себе самой, что сможет стать настоящей актрисой.
Она не проходила конкурс и снова ехала в Боровск. Она поначалу работала сновальщицей на суконной фабрике, затем перевелась в клуб руководителем фабричного хора, собирала лучших певуний по всему предприятию.
Конечно, ни дирижёрского, ни вообще музыкального образования у неё не было. Зато были весьма неплохие организаторские способности. Она буквально на пальцах объясняла своим хористам, как им нужно петь.
Хор сыграл немаловажную роль в её жизни. Раз за разом не проходя конкурс, она возвращалась в свой клуб и упорно продолжала готовиться к очередному поступлению. Для занятий с коллективом приглашались педагоги по речи и вокалу. Нина жадно впитывала всё, о чем говорили преподаватели, потихоньку накапливая необходимые знания и опыт.
Пятая попытка поступления в Щукинское училище оказалась для будущей актрисы удачной. Правда, она прошла конкурс на режиссёрский факультет. После окончания училища Нина точно знала, что в Москве не останется. И поехала по распределению в Котлас Архангельской области. В Котласском драматическом театре она проработала год, успев сыграть белее десяти главных ролей. Но самое главное, она поняла, что актриса из неё всё же получилась. Она поверила в себя и смело отправилась покорять Северную столицу.
Уже в 1980 году она была принята в труппу Ленинградского молодёжного театра, в 30 лет сыграла свою первую роль в кино, а в 1989 поступила на работу в знаменитый БДТ.
В то время она никогда не отказывалась от ролей ни в театре, ни в кино. Она получала невероятное удовольствие от работы и собирала по крупицам актёрский опыт в копилку своей профессии.
Счастье не на показ
Когда-то, очень давно актриса договорилась с мужем о том, что свою личную жизнь они не будут предавать огласке. Тайной для общественности была и остаётся история знакомства актрисы и её мужа, Юрия Гурьева. Считается, что пара познакомилась, по одной версии, когда Нина Усатова пришла режиссёром в народный театр, где долгое время играл Юрий, по другой, они познакомились во время тульских гастролей Ленинградского театра.
Юрий Гурьев по профессии лингвист, в совершенстве владеет французским и немецким языками. Иногда он снимается в кино. Но вот с родной Тулой расставаться не хочет. Он с удовольствием приезжает на съемки, но после их окончания всегда возвращается в родной город, где у него есть и друзья, и работа.
Актриса особенно гордится тем, что в их семье всегда сохраняется главенство мужчины. Нина Усатова дома, по её собственному признанию, простая русская женщина. Домработниц не держит, старается со всем справляться сама. А ещё во всём полагается на своих мужчин, которые вполне самостоятельны в быту.
Супруги стараются много общаться, по возможности проводить время вместе. И всегда во всех интервью обходить стороной вопросы об их личной жизни. Это – тайна, в которую посвящены только они двое.
Сын
Самым главным мужчиной в жизни Нина Усатова считает сына Николая. Он – её гордость и надежда. Они с Николаем всегда были дружны, она знала всех его друзей и подруг. Да и сама старалась быть сыну скорее подружкой.
Наверное, поэтому, она довольно легко и сейчас поддаётся на все его уговоры. При этом, чем сильнее она была настроена против сыновней затеи, тем быстрее соглашалась с его доводами. Николай, к большому удовольствию мамы, даже не мечтал об актёрской профессии, а стал юристом.
Мой дом – моя крепость
Нина Усатова в своё время категорически отказалась от съёмок в передаче «Пока все дома». Вариант съемок в дома для актрисы категорически неприемлем. Точно так же, как не подходит её дом для того, чтобы давать интервью или вести деловые переговоры.
Она считает дом крепостью для тех, что в нём живет. И там не место телекамерам, фотографам и любому постороннему присутствию. Дом – это место счастья, любящего тишину.
Дома она может сидеть, попивая чай с ароматными тульскими пряниками, привезёнными мужем. И вести долгие-долгие разговоры обо всём на свете с самым близким человеком. И это – счастье. Настоящее, тихое и очень простое.