Глава 5. Париж, Калифорния: француз-интеллектуал (отрывки)
Ни в Кембридже, ни затем в Париже социализм не был моей политической целью, он был областью моих научных интересов. В некотором отношении это не изменилось вплоть до зрелого возраста. В 1966 году, когда я стал студентом Кембриджа, исполнялось 30 лет Народному фронту, французской левоцентристской коалиции, которая была у власти короткий период в середине 1930-х - тогда же премьер-министром стал социалист Леон Блюм. В связи с этим юбилеем прилавки завалило лавиной книг, описывающих и разбирающих провал Народного фронта. Многие из авторов взялись за эту тему с явной целью преподать хороший урок, чтобы в следующий раз вышло лучше: союз левых партий еще казался вполне возможным и даже желательным.
Меня же самого не слишком интересовали непосредственно политические аспекты этих споров. Выросший в определенных традициях, я привык воспринимать революционный коммунизм как бедствие, так что я не видел особого смысла в переоценке его нынешних перспектив. С другой стороны, я оказался в Кембридже в разгар правления Гарольда Уилсона и лейбористов - правления циничного, исчерпавшего себя, бесконечно оправдывающегося и все менее и менее эффективного. С этой стороны тоже ничего уже не стоило ожидать. Так что мои социал-демократические интересы привели меня за границу, в Париж: вышло, что это политика связала меня с французской наукой, а не наоборот.
Хотя это и может показаться странным, учитывая мои собственные политические взгляды и активность тамошней жизни, но мне Париж был нужен, чтобы стать настоящим студентом-историком. Я получил годовую кембриджскую стипендию на аспирантское место в École Normale Supérieure - отличный наблюдательный пост для изучения интеллектуальной и политической жизни Франции. Попав туда в 1970-м, я стал учиться по-настоящему - гораздо больше, чем в Кембридже, - и очень серьезно продвинулся в своей диссертации по французскому социализму 1920-х годов.
Я стал искать научного руководителя. В Кембридже вас толком не учат: вы просто читаете книги и разговариваете о них. Среди моих тамошних преподавателей встречались самые разные: старомодные либеральные эмпиристы, историки Англии; чувствительные к методологии историки-интеллектуалы; было и несколько экономических историков старой левой школы периода между двумя войнами. Мои кембриджские руководители не только не посвящали меня в историческую методологию, но и просто довольно редко со мной встречались. Мой первый официальный руководитель, Дэвид Томсон, умер вскоре после нашего знакомства. Моим вторым руководителем стал чрезвычайно приятный преклонного возраста специалист по Третьей республике Дж. П. Т. Бери; он угощал превосходным хересом, но плохо ориентировался в моей теме. Думаю, мы виделись раза три за время моей диссертационной подготовки. Так что весь первый аспирантский год в Кембридже (1969-1970) я был полностью предоставлен сам себе.
Мне пришлось не только самостоятельно выбрать тему для диссертации, но и выдумать всю проблематику,вопросы, которые имело смысл задавать, и критерии, к которым стоило прибегать, отвечая на эти вопросы. Почему социализм не смог выполнить собственных обязательств? Почему социализм во Франции не смог достичь высот социал-демократии Северной Европы? Почему во Франции в 1919 году не случилось ни волнений, ни революции, хотя все ожидали радикальных потрясений? Почему в те годы советский коммунизм казался куда более подходящим наследником французской революции, чем социализм, выросший на республиканской почве? На заднем плане оставались неявные вопросы о триумфе крайне правых. Можно ли было понимать подъем фашизма и национал-социализма просто как провал левого крыла? Так я смотрел на все это в те времена, и только значительно позже эти вопросы вновь обрели для меня актуальность.
Прибыв в Париж, я неожиданно оказался в эпицентре интеллектуального истеблишмента республиканской Франции. Я прекрасно осознавал, что хожу на занятия в то же здание, где в конце XIX века учились Эмиль Дюркгейм и Леон Блюм, а тридцатью годами позже - Жан Поль Сартр и Раймон Арон. Я пребывал в полном блаженстве, находясь среди интеллигентных студентов-единомышленников в кампусе в 5-м округе, где было уютно жить и прекрасно работалось в очень удобной библиотеке - в ней разрешали даже брать книги домой (это редкость для парижских библиотек - и тогдашних, и нынешних).
Хорошо это или плохо, но я начал думать и говорить как нормальян (студент École Normalе). Отчасти это было вопросом формы: перенять позу и усвоить стиль (как академические, так и бытовые), но одновременно это был и процесс осмотической адаптации. «Эколь» была переполнена сверхобразованными молодыми французами с раздутым эго и впалой грудью: многие из них сегодня стали выдающимися профессорами и важными дипломатическими шишками по всему миру. Насыщенная атмосфера теплицы разительно отличалась от Кембриджа, именно здесь я выучился тому способу мышления и аргументации, который использую по сей день. Мои коллеги и современники отличаются отменно жесткой манерой вести дискуссии, хотя иногда они не столь открыты к фактам и материалам, доступным из мирового опыта. Я приобрел положительные черты этого стиля, но без сомнения унаследовал и все его пороки.
Оглядываясь назад, я понимаю, что во многом моя самоидентификация внутри французской интеллектуальной жизни была определена общением с Анни Кригель, крупнейшим специалистом по истории французского коммунизма. Я встретился с ней в Париже просто потому, что она написала целую книгу по моей теме, ее opus magnum: Aux origines du communisme français («Об истоках французского коммунизма»). Она настаивала на историческом понимании коммунизма - как движения, а не абстрактной идеи; и это оказало на меня огромное влияние. Кроме того, Анни была чрезвычайно харизматичной женщиной. Она, в свою очередь, также была заинтригована встречей с англичанином, который говорил на приличном французском и интересовался социализмом, а вовсе не модным тогда коммунизмом.
Социализм в те годы казался совершенно заглохшей веткой истории. Французская социалистическая партия очень плохо показала себя на парламентских выборах 1968 года и прекратила свое существование в 1971-м, после слабых результатов на президентских выборах. Точности ради следует сказать, что партия была своевременно возрождена оппортунистом Франсуа Миттераном, но возрождена формально и механически: под новым названием и полностью лишенная своего старого духа. В начале 1970-х единственной партией левого крыла с долгосрочными перспективами выглядела Коммунистическая партия. На президентских выборах 1969 года коммунисты набрали целых 21% голосов, оставив далеко позади все остальные левые партии.
Тогда казалось, что коммунизм оккупировал центральное место в прошлом, настоящем и будущем французских левых. Во Франции, как и в Италии, не говоря уж о более восточных территориях, коммунизм мог считать себя историческим победителем (да и считал, собственно): социализм, похоже, потерпел поражение везде, не считая крайнего севера Европы. Но меня не интересовали победители. Анни понимала это и считала похвальным качеством для серьезного историка. Так, благодаря ей и ее друзьям - не в последнюю очередь великому Раймону Арону - я нашел свою дорогу для прогулок по французской истории.
Снайдер просит Джадта обсудить европейские политические течения, в контексте которых существовал францзский межвоенный социализм.
Мы уже говорили об эмоциональной и интеллектуальной притягательности марксизма и ленинизма. В конечном итоге Народный фронт - это антифашистское явление. Но чтобы возник антифашизм, прежде должен случиться фашизм: восхождение к власти Муссолини в 1922 году, сходный взлет Гитлера в 1933-м, растущее влияние румынских фашистов в 1930-е, да и во Франции с Британией, разумеется, в гораздо более слабой форме, но наличествовали черты фашистской идеологии.
Так что для начала я спросил бы вас о том, что вы никак не затронули в своей диссертации. Отчего мы столь легко обходимся без фашистских интеллектуалов 1920-х и 1930-х годов?
Когда речь идет о марксистах, можно обсуждать понятия. А у фашистов, по сути, нет концепций. У них есть особые характерные реакции - на войну, депрессию, экономическую отсталость. Но они не начинают с набора идей, которые затем применяются к окружающему миру.
Возможно, дело в том, что их аргументация, как правило, была от противного: против либерализма, против демократии, против марксизма.
Вплоть до конца 1930-х (или даже начала 1940-х), когда они начали вовлекаться в реальную политику (я говорю, например, о принятии законов против евреев), фашистские интеллектуалы не сильно выделялись на общем фоне политических дискуссий. Трудно, скажем, отделить французов Пьера Дриё ла Рошеля или Робера Бразийяка, очевидных фашистов, от редакторов правоцентристской мейнстримной французской прессы, если судить по их взглядам на ключевые проблемы вроде испанской гражданской войны, Народного фронта, Лиги Наций, Муссолини или Америки.
Критика социал-демократии, либерализма или марксистско-большевистской идеологии - все это довольно сложно разграничить. Это во многом так даже в догитлеровской Германии, где очень схожие взгляды на внешнюю политику были у широкого спектра политиков, начиная от, скажем, либерала Густава Штреземана и вплоть до нацистов. А в Румынии люди, которых мы сейчас обозначаем фашистскими интеллектуалами - Мирча Элиаде, Эмиль Чоран, - были не просто мейнстримом, они задавали тон, будучи представителями влиятельной интеллигенции.
Что можно было бы назвать интеллектуальными чертами фашистского мыслителя?
Возьмем случай Робера Бразийяка. Современники считали его глубоко мыслящим представителем крайне правого фланга. Что характерно - он был молод, достиг зрелого возраста в 1930-х годах. Он очень хорошо писал, что вообще свойственно фашистам. Они часто бывали остроумнее и язвительнее, чем тяжеловесно-серьезные левые интеллектуалы. Их отличает эстетическое чутье, которое способствует сочувственной и культурной реакции на современное искусство. Бразийяк, к примеру, был кинокритиком, и очень хорошим. Если непредвзято почитать сегодня его работы, вы заметите, что его критика левых фильмов 1930-х годов, особенно тех, что нынче в моде, была весьма едкой. И наконец, в случае с Бразийяком и многими другими мы имеем дело с осознанным индивидуализмом, вполне естественным для людей правых убеждений, но чужеродно смотрящимся на левом фланге. Интеллектуалы правых взглядов выглядят скорее так, как выглядели критики из газетных отделов культуры 30–40-х годов XIX века; это более узнаваемый и позитивный социальный типаж, чем идеологизированный левый интеллектуал следующих поколений. Люди типа Бразийяка не соотносят себя преимущественно с политикой. Многие правые интеллектуалы - Юнгер, Чоран, Бразийяк - не были партийными. И вместе с тем были значительными фигурами в интеллектуальном мире.
После 1913-го наступает Первая мировая война, принципы национального самоопределения в действии, затем большевистская революция. Насколько неразделимы эти события и факторы?
Когда смотришь из нашего времени, кажется, что уровень насилия во время Первой мировой должен был вызвать гораздо больший эффект, но удивительным образом это не так. Именно кровавую, смертоносную сторону войны больше всего превозносили те, для кого она стала ключевым моментом их юности. Читая Эрнста Юнгера, Дриё ла Рошеля или сердитые отклики на Ремарка, понимаешь, что дух единения в опасной ситуации, прославленный затем задним числом, придает войне особый героический отблеск в глазах многих. Ветераны разделились на тех, кто до конца жизни бережно хранил воспоминания о суровых окопных буднях, и тех, кто, напротив, навсегда отстранился от национальномилитаристской политики в любой форме. Последние, вероятно, были в абсолютном большинстве, особенно во Франции и Британии, но определенно не в интеллектуальных кругах.
Большевистская революция случилась в конце 1917-го, то есть еще до завершения войны. Это значит, что уже тогда возникла смутная угроза последующих волнений, революции в Европе, облегченной и подготовленной военной дестабилизацией и несправедливыми мирными соглашениями (реальными или воспринятыми как таковые). Пример многих стран - начиная с Италии - демонстрирует нам, что если бы не угроза коммунистической революции, у фашистов было бы гораздо меньше шансов стать гарантами сохранения традиционного уклада. В действительности фашисты, по крайней мере в Италии, сами не вполне понимали - радикалы они или консерваторы. И сдвиг вправо произошел в значительной мере из-за того, что фашисты правого фланга преуспели в представлении фашизма как адекватного ответа коммунистической угрозе. В отсутствие призрака левацкой революции могли бы возобладать и левые фашисты. Однако вместо этого они попали под чистки Муссолини, а десять лет спустя и Гитлера. И наоборот, относительная слабость леворадикальных движений в послевоенных Британии, Франции и Бельгии не позволила правому крылу с успехом использовать призрак коммунизма в течение следующего десятилетия. Даже сам Уинстон Черчилль подвергался насмешкам за свою одержимость красной угрозой и большевиками.
Многие фашисты восторгались Лениным, революцией большевиков и советским государством и рассматривали однопартийное правление как эталон.
Как ни странно, большевистская революция и возникновение Советского Союза породили для левых на Западе больше проблем, чем для правых. В первые послевоенные годы в Западной Европе очень мало знали о Ленине и его революции. Соответственно, было очень много абстрактных интерпретаций событий в России в зависимости от местного контекста: они воспринимались как революция синдикалистов, как анархистская революция, как марксистский социализм, адаптированный под российские обстоятельства, как временная диктатура и т. д. Левых заботило, что революция в отсталой аграрной стране не отвечала прогнозам Маркса и, следовательно, могла вызвать непредусмотренные последствия и даже привести к тирании. Что касается фашистов, то волюнтаризм и высокомерное желание Ленина форсировать ход истории (то, что более всего тревожило классических марксистов) как раз были им очень по душе. Советское государство управлялось сверху, делало ставку на насилие и решительность: в те годы именно к этому стремились будущие фашисты, именно этого им не хватало в политической культуре их собственных обществ. Советский пример подтверждал, что партия может сделать революцию, захватить государство и при необходимости править силовыми методами.
В те ранние годы у русской революции была эффективная, даже прекрасная пропаганда. Со временем у большевиков развился определенный талант к использованию публичных пространств.
Я бы пошел еще дальше. Фасады фашизма и коммунизма часто были разительно схожи. Некоторые проекты Муссолини по перестройке Рима, например, пугающе напоминают Московский университет. Если ничего не знать об истории Народного дома Николае Чаушеску, как определить, образцом какой архитектуры он является - фашистской или коммунистической? Обоим режимам был присущ (на первый взгляд парадоксальным образом) консерватизм в высоком искусстве, сменивший первоначальный энтузиазм революционных лет. И коммунисты, и фашисты с крайним подозрением относились к новаторству в музыке, живописи, литературе, театре и танце. К 1930-м годам эстетический радикализм был столь же не ко двору в Москве, как и в Риме или в Берлине.
В 1933-м Гитлер приходит к власти, и вскоре после этого, уже в 1936-м, становится ясно, что нацистская Германия будет одним из сильных игроков правого фланга среди европейских государств. Как на это реагируют фашисты в других странах?
Как правило, они вновь подчеркивают свою связь с итальянским фашизмом. Итальянский фашизм, без откровенных расистских коннотаций и не несущий (для большинства стран Европы) особой угрозы, становится респектабельным, на мировом уровне, воплощением политики, которую им бы хотелось реализовывать у себя дома. Так было в Англии, где Освальд Мосли преклонялся перед Муссолини. Многие из французских правых ездили в Италию, читали по-итальянски и были не понаслышке знакомы с итальянской жизнью. Италия даже сыграла определенную роль в защите Австрии от нацистской Германии между 1933 и 1936 годами.
В то же время в эти годы многие вполне свободно выражали свое восхищение Гитлером. Жена Мосли и его невестка ездили в Германию, где встречались с Гитлером и с восторгом говорили о его силе, целеустремленности и оригинальности. Французы тоже ездили в Германию, хотя меньше: французский фашизм складывался по националистической модели, а французский национализм в те годы по определению был антигерманским (как, впрочем, и антибританским).
Румынские фашисты не проявляли большой заинтересованности в Германии, по крайней мере вплоть до войны. Они воспринимали свою культуру как продолжение латинской, и гораздо ближе им была испанская гражданская война, в которой они видели культурное противостояние 1930-х. В целом румынские фашисты не стремились аффилироваться с Гитлером, и не столько по причине политических расхождений, сколько в силу антигерманских настроений, типичных для большинства румын после Первой мировой (хотя по окончании войны Румыния и получила свою территориальную контрибуцию, будучи союзником Антанты). Румыния приобрела огромную территорию, в первую очередь за счет Венгрии, но лишь благодаря союзу с Францией и Британией. Поскольку Гитлер был настроен отменить послевоенный порядок, базирующийся на этих мирных договоренностях, у Румынии были все причины вести себя сдержанно. Как только Гитлер продемонстрировал, начиная с 1938-го, что может двигать границы внутри Европы, румынам ничего не оставалось, как договариваться. В самом деле, у них не было иного выбора, после того как Гитлер организовал передачу части румынских территорий обратно Венгрии.
Иногда (скорее в порядке исключения) германский характер немецкого национал-социализма обнаруживал свою притягательность. Можно вспомнить Леона Дегреля, бельгийского фашистского лидера. Дегрель, хотя и говорил по-французски, был представителем бельгийского ревизионизма, более распространенного в фламандских районах страны. Ревизионисты справедливо полагали Германию большим союзником, чем французов, голландцев или англичан, придерживавшихся статуса-кво. Бельгийские ревизионисты в первую очередь были озабочены незначительным территориальным переделом, а также признанием прав фламандского языка. На все это немцы предусмотрительно дали добро в 1940-м, как только оккупировали Бельгию. Однако выдающимся примером прогерманского фашизма была партия Квислинга в Норвегии. Эти норвежцы считали свою нацию расширением немецкой сущности, самой немецкости, а свою страну - частью великого нордического пространства, внутри которого в рамках нацистских амбиций им тоже могла достаться какая-то роль. Однако вплоть до самой войны они не имели никакого политического веса.
Но привлекательность германского националсоциализма распространялась и шире, на всю Европу. У немцев имелся сценарий, которого не было у итальянцев: постдемократическая сильная Европа, в рамках которой западным странам неплохо живется, но во главе этого объединения - Германия. Многих интеллектуалов Запада привлекала эта идея, некоторые в нее даже глубоко уверовали. Европейская идея, как бы мы ни хотели это забыть, была тогда правой идеей. Конечно, она была противовесом большевизму, но и американизации тоже, это было противопоставлением индустриальной Америке с ее «материальными ценностями» и безжалостным финансовым капитализмом (которым заправляют якобы евреи). Новая Европа с плановой экономикой стала бы силой, хотя в реальности она могла бы стать сильной, только переступив через ничего не значащие национальные границы.
Все это было весьма привлекательным для молодых, ориентированных больше на экономику фашистских интеллектуалов, многие из которых вскоре окажутся управленцами оккупированных территорий. После 1940-го, после падения Польши, Норвегии и особенно Франции, германская модель казалась невероятно привлекательной. Но этому следует противопоставить «еврейский вопрос». Именно во время войны расовая проблема встала в полной мере, и многие интеллектуалы-фашисты, особенно во Франции и Англии, не смогли перейти эту черту. Одно дело бесконечно высказываться о прелестях культурного антисемитизма, и совсем иное - поддерживать массовое уничтожение целых наций.
Приход Гитлера к власти повлек за собой, спустя всего год, полную переориентацию советской внешней политики (в той степени, в которой ее выражал Коммунистический интернационал). Советы выдвинули лозунг антифашизма. Коммунисты перестали видеть врагов в тех, кто правее. В 1934 году во Франции они вошли в предвыборный блок с социалистами и выиграли выборы в качестве Народного фронта. Значимость французской компартии выросла, став больше, чем ее реальный вес. Немецкая KPD прекратила свое существование…
…А большинство прочих европейских компартий ничего не значили. Единственной крупной фигурой была Французская коммунистическая партия (PCF). К 1934 году Сталин понял, что это единственный рычаг в стане западных демократий, который он себе оставил. PCF неожиданно превратилась из небольшого, хотя и шумного игрока французского левого фланга в важный мирового уровня инструмент политического влияния.
PCF была той еще конторкой. Корни ее - в старой и исконно сильной левой традиции. Важно понимать, что Франция - единственная страна, где открытая демократическая политическая система сочетается с сильным левым революционным движением. Так что партия PCF с самого начала, с 1920 года, была многочисленной. Затем по всей Европе социалистам пришлось выбирать между коммунистами и социал-демократами под влиянием большевистской революции, и много где социал-демократы одержали верх. Но не во Франции. Там коммунисты оставались на коне до середины 1920-х. Позже партия начала неуклонно сокращаться: этому способствовала навязанная Москвой тактика, внутренние разногласия, неумение сформулировать рациональные аргументы для электората. К выборам 1928 года парламентская фракция PCF была очень невелика, а после выборов 1932-го стала совсем карликовой. Сталин сам был потрясен исчезновением коммунизма с французской политической сцены. К тому моменту во Франции оставалось только превосходство коммунистов в профсоюзах и в муниципалитетах парижского «красного пояса». Однако в какой-то мере и этого хватало: в стране, где столица значит очень много, где нет телевидения, а есть радио и газеты, постоянное мелькание коммунистов на забастовках, диспутах и улицах радикальных пригородов Парижа делало свое дело - давало партии гораздо большую узнаваемость, нежели та, на которую можно было претендовать при такой численности.
Сталину повезло - PCF была крайне податлива. Морис Торез, послушная марионетка, встал во главе партии в 1930-м, и компартия, еще вчера бывшая маргинальной, вдруг обрела мировую значимость всего за несколько лет. Когда Сталин переключился на стратегию Народного фронта, коммунистам более не приходилось объявлять социалистов, «социальных фашистов», главной угрозой рабочему классу.
Напротив, теперь для защиты республики от фашизма стал возможен союз с социалистами Блюма. Это могло в значительной степени быть политической уловкой СССР в целях обороны от нацизма, но в таком случае это была довольно удобная уловка. Давняя готовность французских левых к объединению против правых идеально совпала с новым курсом коммунистической внешней политики на блокировку с СССР против мирового правого крыла. Коммунисты, разумеется, не вошли в правительство, сформированное на базе объединенного предвыборного фронта весной 1936-го, но они воспринимались правыми как наиболее сильная и опасная составляющая в коалиции Народного фронта (и в этом они были не столь уж далеки от истины).
Сталинское видение интересов СССР изменилось и стало созвучным интересам французского государства. И внезапно на смену постоянным репликам Тореза о необходимости отдать Эльзас и Лотарингию Германии (в соответствии с прежней линией Советов) приходит другая концепция - теперь Германия могла стать главным врагом.
Даже более того. Страны, которые в некотором роде подвели Францию, отказавшись от идеи единого «противогерманского» фронта, превратились в страны, которые подводят Советский Союз, не гарантируя свободный проход Красной армии в случае войны. Польша подписала договор о ненападении в январе 1934-го, и все понимали, что Польша никогда добровольно не допустит советские войска на свою территорию. Так что интересы СССР и Франции каким-то образом переплелись, и довольно большое число французов готово было этому верить. Это напоминало и о франко-русском альянсе, который продлился с 1890-х годов до конца Первой мировой и совпал с последним периодом в истории Франции, когда она была сильна на международной арене.
Следует также принимать во внимание особое отношение французов к Советскому Союзу, потому что, размышляя о Москве, они всегда в каком-то смысле имеют в виду Париж. Вопрос сталинизма во Франции в первую очередь исторический парадокс: является ли русская революция законной наследницей французской? И если так, не следует ли ее защищать от любой внешней угрозы? Призрак Великой французской революции присутствовал все время, мешая толком разглядеть, что же там происходит в Москве. Поэтому многие французские интеллектуалы, отнюдь не поголовно коммунисты, видели в показательных процессах, начавшихся в 1936-м, революционный террор Робеспьера, а не тоталитарные массовые чистки.
Советский террор был индивидуалистичным. И так же отдельные личности на показательных процессах индивидуально каялись в невероятных преступлениях, но они это делали как индивидуумы. Нам сейчас известно, что в период 1937–1938 годов было расстреляно около 700 000 человек, но в основном их арестовывали под покровом ночи, поодиночке. И это не давало возможности ни им самим, ни их семьям понять происходящее. И эта ужасающая серость, эти неопределенность и неизвестность остаются частью ландшафта советской памяти вплоть до сегодняшнего дня.
Поэтому я считаю, что, когда мы думаем об Оруэлле просто как о человеке с открытыми глазами, мы видим не всю картину. Как и Кестлер, Оруэлл обладал хорошим воображением, что позволяло ему прозревать заговоры и прочую конспирацию - как бы ни были они абсурдны - за кулисами происходящего, а затем объявлять их реальностью, тем самым делая их реальными для нас.
Я думаю, это ключевой момент. Те, кто правильно воспринимал XX век, либо предвосхищая его, как Кафка, либо, как современники-наблюдатели, должны были иметь богатое воображение: для мира, которому еще не было прецедентов в истории. Им пришлось предположить, что эта беспрецедентная и с виду абсурдная ситуация и была реальностью, вместо того чтобы вместе со всеми остальными счесть ее невообразимым гротеском. Для современников было невероятно сложно научиться размышлять о XX столетии в этом ключе. По тем же причинам многие убеждают себя, что холокоста не было, просто потому что он не имел смысла. Не для евреев - это как раз очевидно. Но и для немцев в нем тоже не было смысла. Нацистам, раз они хотели выигрывать свои войны, разумеется, следовало использовать евреев, а не уничтожать их, тратя на это огромные ресурсы.
Оказалось, что прикладывать к человеческому поведению рациональный моральный и политический расчет, самоочевидный для людей XIX столетия, просто невозможно в столетии XX - этот принцип больше не работает.
Перевод Николай Охотин
С конца шестидесятых годов затягивается новый тугой узел русской истории. Вторая Александровская эпоха завершилась 1 марта 1881 года взрывом двух бомб на Екатерининском канале. В результате седьмого покушения император был смертельно ранен, террористы казнены (хотя Л. Н. Толстой в письме новому царю просил помиловать их, надеясь, что в результате этого акта христианского милосердия будущие террористы откажутся от своих целей и история России пойдет мирным, эволюционным путем), и новый император Александр III, вернулся к политике «подмораживания» России, сдерживания и свертывания всяких преобразований.
Взгляд на царствование Александра III весьма неустоявшийся. При нем Россия не воевала, развивалась промышленность, осваивались окраины империи. Но император совершенно отказался от политических и либеральных изменений, быстро отстранил от власти чиновников, работавших при отце, преследовал всякие проявления свободомыслия. Это время называют эпохой контрреформ .
Если эпоха Александра II в чем-то напоминала «дней Александровых прекрасное начало», то время Александра III - их печальный конец. Это - вторая тупиковая эпоха, чеховское время «хмурых людей», жизни «в сумерках», время растерянности, поиск новых идеалов
Глядя уже из другого времени, но опираясь на суждения современников, поэтический образ времени создал А. Блок в незаконченной поэме «Возмездие» (1911), Здесь Россия предстала сказочной красавицей, заколдованной злыми силами, а главным злодеем-колдуном оказался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, непримиримый консерватор, ближайший советник императора.
В те годы дальние, глухие, В сердцах царили сон и мгла: Победоносцев над Россией Простер совиные крыла, Александр III внезапно умер 20 октября 1894 года. Передача власти, в отличие от 1825 или 1881 годов на этот раз, кажется, происходила естественным путем, без конфликтов и катастроф. Но на самом деле последнее царствование почти сразу начало превращаться в бесконечную цепь конфликтов и катастроф, завершившуюся гибелью и императорской семьи, и самой империи.«Мне ничего не удается в моих начинаниях… У меня нет удачи. Да и, кроме того, человеческая воля бессильна», - в тяжелую минуту признался Николай II одному из верных соратников, П. А. Столыпину.Последний царь был прекрасным семьянином, но слабым, недальновидным, много ошибавшимся правителем России. Он настаивал на незыблемости принципа самодержавной власти. В самом начале своего царствования он выступил против «бессмысленных мечтаний об участии представителей земства в делах внутреннего управления» (царь сделал симптоматичную оговорку: на самом деле в речи говорилось о беспочвенных мечтаниях ). Николай слепо верил мифам о единстве царя и народа, не учитывал реальностей «промышленного века», отказывался от либеральных реформ, уступая обществу только под давлением набиравшего силу революционного движения. Уже московская коронация нового императора привела к трагедии: во время раздачи царских подарков на Ходынском поле 18 мая 1896 года возникла страшная давка, в которой погибло больше 1300 человек. Десятилетие николаевского царствования ознаменовалось январским «кровавым воскресеньем», когда мирная депутация рабочих была расстреляна у Зимнего дворца и первой русской революцией 1905 года, вершиной которой стало декабрьское вооруженное восстание в Москве. В этой борьбе общество отвоевало некоторые демократические институты (прежде всего – Государственную думу). Но результатом очередной непримиримой схватки общества и государства был новый после народовольчества виток террора, в котором погибли сотни сановников, включая некоторых членов царской семьи, и тысячи террористов, а часто и невинных людей, казненных по приговору военно-полевых судов.От этой эпохи в двадцатый век перешли понятия «столыпинский галстук» (виселица) и столыпинский вагон (вагон, перевозивший арестованных). Председатель совета министров П. А.Столыпин, давший свое имя этим страшным «изобретениям», был одним из самых преданных императору людей, и тоже погиб от руки террориста.В катастрофах и тяжелых предчувствиях будущего прошло еще десятилетие. Последним потрясением николаевского царствования был август 1914 года, начало войны с Германией, в которую Россия вступила неподготовленной и из которой она вышла только через четыре года, путем еще двух революций, гибели царской семьи, смены общественного строя, гражданской войны. Но это были уже катастрофы нового века, обнаружившие иллюзорность многих вещей и явлений, теорий и принципов. Девятнадцатому веку, таким образом, были отведены еще полтора календарных десятилетия. Первая мировая война оказалась рубежом, концом прежней эпохи. Такова синусоида русской истории ХIХ века, ее стремительные взлеты и не менее катастрофические падения.
Вопросы и задания
1. Как оценивали современники уходящий 18 век? Чем объяснялись эти оценки?
2. Каковы не календарные, а исторические границы «настоящего, не календарного» «Девятнадцатого века»? Какие исторические события обозначают его начало и конец?
3. Какие императоры правили Россией в ХIХ веке?
4. Славянофил А. С. Хомяков в начале царствования Александра II вывел шутливый закон исторического чередования: «В России хорошие и дурные правители чередуются через одного: Петр III был плохой, Екатерина I I – хорошая, Павел I плохой, Александр I хороший, Николай I плохой, этот будет хорошим!». Оправдалась ли эта закономерность в дальнейшей русской истории ХIХ века? А в ХХ веке?
5. Какие эпохи русской истории обозначают как двадцатые годы, тридцатые годы, сороковые годы, шестидесятые годы, семидесятые годы, восьмидесятые годы ? В чем главный смысл этих эпох?
6. Какой смысл вкладывают в определения «люди двадцатых годов», «люди тридцатых годов», «люди сороковых годов», «шестидесятники», «семидесятники», «восьмидесятники»?
7. Мятеж не может кончиться удачей.
В противном случае его зовут иначе.
8. В чем смысл полемики Чаадаева и Пушкина о судьбе России? Кто, с вашей точки зрения, оказался прав в этом споре?
9. В какую из эпох ХIХ века развертывался спор западников и славянофилов? Чем различались эти общественные лагеря?
10. В 1856 году Л. Н. Толстой пишет повесть «Отец и сын», которая получает окончательное заглавие «Два гусара». Повесть начинается с огромного предложения-периода (193 слова), представляющего характеристику целой эпохи.
«В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, - в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, - когда и длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков; когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, - в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, - в губернском городе К. был съезд помещиков и кончались дворянские выборы».
Прокомментируйте, опираясь на словари и энциклопедии предметные реалии и имена этого фрагмента (дамы-камелии, пожарские котлеты, мартинисты, Милорадович и пр.).
Попробуйте, опираясь на детали этого отрывка, определить, в какие времена живут толстовский отец и сын (ему посвящена вторая половина повести).
Какой толстовский замысел предсказывает эта характеристика эпохи?
Какое произведение русской литературы шестидесятых годов предсказывает первоначальное толстовское заглавие?
Попробуйте, подражая Толстому, дать в одном предложении-периоде характеристику нашего времени.
11. В исторической поэме и двух исторических романах замечательных русских
писателей ХХ века, созданных примерно чрез столетие после описываемых событий, в
толстовской манере энциклопедического периода даются характеристики
пореформенной России.
Б. Л. Пастернак Девятьсот пятый год (1936)
Барабанную дробь
Заглушают сигналы чугунки.
Гром позорных телег -
Громыхание первых платформ.
Крепостная Россия
Выходит
С короткой приструнки
На пустырь
И зовется
Россиею после реформ.
Это - народовольцы,
Перовская,
Первое марта,
Нигилисты в поддевках,
Застенки,
Студенты в пенсне.
Повесть наших отцов,
Точно повесть
Из века Стюартов,
Отдаленней, чем Пушкин,
И видится,
Точно во сне.
Да и ближе нельзя:
Двадцатипятилетье - в подпольи.
Клад - в земле.
На земле -
Обездушенный калейдоскоп.
Чтобы клад откопать,
Мы глаза
Напрягаем до боли.
Покорясь его воле,
Спускаемся сами в подкоп.
Тут бывал Достоевский.
Затворницы ж эти,
Не чаяв,
Что у них,
Что ни обыск,
То вывоз реликвий в музей,
Шли на казнь
И на то,
Чтоб красу их подпольщик Нечаев
Скрыл в земле,
Утаил
От времен и врагов и друзей.
Это было вчера,
И, родись мы лет на тридцать раньше,
Подойди со двора,
В керосиновой мгле фонарей,
Средь мерцанья реторт
Мы нашли бы,
Что те лаборантши -
Наши матери
Или
Приятельницы матерей.
История 20 века была насыщена событиями самого разного характера - были в ней и великие открытия, и великие катастрофы. Государства создавались и разрушались, а революции и гражданские войны вынуждали людей оставлять родные места, чтобы отправиться в чужие края, но спасти при этом жизнь. В искусстве двадцатый век тоже оставил неизгладимый след, полностью его обновив и создав совершенно новые направления и школы. Были великие достижения и в науке.
Всемирная история 20 века
XX век начался для Европы с событий весьма печальных - случилась русско-японская война, а в России в 1905 году случилась первая, хоть и окончившаяся провалом, революция. Это была первая в истории 20 века война, в ходе которой применялось такое оружие, как миноносцы, броненосцы и тяжелая дальнобойная артиллерия.
Эту войну Российская империя проиграла и понесла колоссальные человеческие, финансовые и территориальные потери. Однако на вступление в мирные переговоры русское правительство решилось только когда из казны на войну было потрачено более двух миллиардов рублей золотом - сумма и сегодня фантастическая, а в те времена просто немыслимая.
В контексте всеобщей истории эта война была всего лишь очередным столкновением колониальных держав в борьбе за территорию ослабевшего соседа, а роль жертвы выпала слабеющей Китайской империи.
Русская революция и ее последствия
Одни из наиболее значимых событий 20 века, безусловно, была Февральская и Октябрьская революция. Падение монархии в России вызвало целую череду неожиданных и невероятно мощных событий. За ликвидацией империи последовало поражение России в Первой мировой войне, отделение от нее таких стран, как Польша, Финляндия, Украина и стран Кавказа.
Для Европы революция и последовавшая за ней Гражданская война тоже не прошли бесследно. Прекратили свое существование также Османская империя, ликвидированная в 1922 году, Германская империя в 1918. Австро-Венгерская империя просуществовала до 1918 года и распалась на несколько независимых государств.
Однако и внутри России спокойствие после революции наступило не сразу. Гражданская война продолжалась до 1922 года и закончилась созданием СССР, распад которого в 1991 году станет еще одним важным событием.
Первая мировая война
Эта война стала первой так называемой окопной войной, в которой огромное количество времени уходило не столько на продвижение войск вперед и захват городов, сколько на бессмысленное ожидание в окопах.
Кроме того, в массовом порядке применялась артиллерия, впервые было применено химическое оружие и придуманы противогазы. Другой важной особенностью стало использование боевой авиации, формирование которой происходило фактически во время боевых действий, хотя школы авиаторов были созданы за несколько лет до ее начала. Вместе с авиацией создавались и силы, которые должны были с ней бороться. Так появились войска противовоздушной обороны.
Развитие информационных и коммуникационных технологий также нашло свое отражение на поле боя. Информация стала передаваться из штаба на фронт в десятки раз быстрее благодаря строительству телеграфных линий.
Но не только на развитии материальной культуры и технологиях сказалась эта ужасная война. Нашлось ей место и в искусстве. Двадцатый век для культуры стал тем переломным моментом, когда многие старые формы были отвергнуты, а им на смену пришли новые.
Искусство и литература
Культура накануне Первой мировой войны переживала небывалый подъем, который вылился в создание самых разных течений как в литературе, так и в живописи, скульптуре и кино.
Пожалуй, самым ярким и одним из наиболее хорошо известных художественных направлений в искусстве был футуризм. Под этим названием принято объединят ряд течений в литературе, живописи, скульптуре и кинематографе, которые возводят свою генеалогию к известному манифесту футуризма, написанному итальянским поэтом Маринетти.
Наибольшее распространение, наряду с Италией, футуризм получил в России, где появились такие литературны сообщества футуристов, как "Гилея" и ОБЭРИУ, крупнейшими представителями которых Были Хлебников, Маяковский, Хармс, Северянин и Заболоцкий.
Что касается изобразительного искусства, то живописный футуризм имел в своем фундаменте фовизм, заимствуя при этом многое также и у популярного тогда кубизма, который появился на свет во Франции в начале века. В 20 веке история искусства и политики связаны неразрывно, ведь многие авангардные писатели, живописцы и кинематографисты составляли собственные планы переустройства общества будущего.
Вторая мировая война
История 20 века не может быть полной без рассказа о самом катастрофичном событии - Второй мировой войне, которая началась года и продлилась до 2 сентября 1945. Все ужасы, сопутствовавшие войне, оставили неизгладимый след в памяти человечества.
Россия в 20 веке, как и другие страны Европы, пережила множество ужасных событий, но ни одно из них не может сравниться по своим последствиям с Великой Отечественной войны, которая была частью Второй мировой. По самым разным данным, количество жертв войны в СССР достигало двадцати миллионов человек. К этому числу относят как военных, так и гражданских жителей страны, а также многочисленных жертв блокады Ленинграда.
Холодная война с былыми союзниками
В боевые действия на фронтах Мировой войны были втянуты шестьдесят два суверенных государства из семидесяти трех существовавших на тот момент. Боевые действия велись в Африке, Европе, на Ближнем Востоке и в Азии, на Кавказе и в Атлантическом океане, а также за Полярным кругом.
Вторая мировая война и холодная война последовали одна за другой. Вчерашние союзники стали сначала соперниками, а позже и врагами. Кризисы и конфликты следовали один за другим на протяжении нескольких десятилетий, пока Советский Союз не прекратил своего существования, тем самым положив конец конкуренции двух систем - капиталистической и социалистической.
Культурная революция в Китае
Если рассказывать историю двадцатого века в терминах государственной истории, то она может звучать как длинный список войн, революций и нескончаемого насилия, применяемого зачастую по отношению к совершенно случайным людям.
К середине шестидесятых годов, когда мир еще не до конца успел осмыслить последствия Октябрьской революции и гражданской войны в России, на другом конце континента развернулась очередная революция, вошедшая в историю под названием Великой пролетарской культурной революции.
Причиной Культурной революции в КНР принято считать внутрипартийный раскол и опасения Мао потерять доминирующее положение внутри партийной иерархии. В результате было принято решение начать активную борьбу с теми представителями партии, которые были сторонниками мелкой собственности и частной инициативы. Все они были обвинены в контрреволюционной пропаганде и либо расстреляны, либо отправлены в тюрьмы. Так начался массовый террор, длившийся более десяти лет, и культ личности Мао Цзэдуна.
Космическая гонка
Освоение космоса было одним из наиболее популярных направлений в двадцатом веке. Хотя сегодня для людей уже стало привычным международное сотрудничество в сфере высоких технологий и освоения космического пространства, в то время космос был ареной напряженного противостояния и жесточайшей конкуренции.
Первым рубежом, за который бились две сверхдержавы, была околоземная орбита. И США, и СССР имели к началу пятидесятых годов образцы ракетной техники, которые послужили прототипами для ракет-носителей более позднего времени.
Несмотря на всю скорость, с которой работали первыми груз на орбиту вывели советские ракетчики, и 4 октября 1957 года на орбите Земли оказался первый созданный человеком спутник, который совершил вокруг планеты 1440 витков, а затем сгорел в плотных слоях атмосферы.
Также советские инженеры первыми запустили на орбиту первое живое существо - собаку, а позже и человека. В апреле 1961 года с космодрома Байконур стартовала ракета, в грузовом отсеке которой находился космический корабль Восток-1, в котором был Юрий Гагарин. Мероприятие по выводу первого человека в космос было рискованным.
В условиях гонки освоение космоса могло стоить космонавту жизни, так как спеша опередить американцев, русские инженеры приняли ряд довольно рискованных с технической точки зрения решений. Однако и взлет и посадка оказались успешными. Так СССР выиграл очередной этап соревнования, получившего название Космическая гонка.
Полеты к Луне
Проиграв первые несколько этапов в освоении космоса, американские политики и ученые приняли решение поставить перед собой более амбициозную и трудную задачу, на которую Советскому Союзу могло попросту не хватить ресурсов и технических наработок.
Следующим рубежом, который нужно было взять, стал полет к Луне - естественному спутнику Земли. Проект, получивший название "Аполлон", был инициирован в 1961 году и ставил своей целью осуществление пилотируемой экспедиции на Луну и высадку на ее поверхность человека.
Какой бы амбициозной эта задача ни казалась к моменту начала проекта, но она была решена в 1969 году с высадкой Нила Армстронга и Базза Олдрина. В общей сложности в рамках программы были совершены шесть пилотируемых полетов к земному спутнику.
Поражение социалистического лагеря
Холодная война, как известно, закончилась поражением социалистических стран не только в гонке вооружений, но и в экономическом соревновании. Среди большинства ведущих экономистов существует консенсус о том, что основными причинами распада СССР и всего соцлагеря были экономические.
Несмотря на то что на территории некоторых стран распространен ресентимент относительно событий конца восьмидесятых, начала девяностых годов, для большинства стран Восточной и Центральной Европы освобождение от Советского доминирования оказалось крайне благоприятным.
В списке самых важных событий 20 века неизменно содержится строчка с упоминанием падения Берлинской стены, служившей физическим символом разделения мира на два враждебных лагеря. Датой крушения этого символа тоталитаризма считается 9 ноября 1989 года.
Технический прогресс в XX веке
Двадцатый век был богат изобретениями, никогда прежде технический прогресс не шел с такой скоростью. Сотни очень значимых изобретений и открытий были сделаны за сто лет, но некоторые из них достойны особого упоминания в силу их чрезвычайной важности для развития человеческой цивилизации.
К изобретениям, без которых немыслима современная жизнь, безусловно, относится самолет. Несмотря на то что люди мечтают о полете на протяжении многих тысячелетий, осуществить первый в истории человечества полет удалось лишь в 1903 году. Это фантастическое по своим последствиям достижение принадлежит братьям Уилбуру и Орвилу Райтам.
Другим важным изобретением, имеющим отношение к авиации, стал ранцевый парашют, сконструированный петербургским инженером Глебом Котельниковым. Именно Котельников получил патент на свое изобретение в 1912. Также в 1910 году был сконструирован первый гидросамолет.
Но, пожалуй, самым страшным изобретением двадцатого века была ядерная бомба, однократное использование которой повергло человечество в ужас, не прошедший и по сей день.
Медицина в XX веке
Одним из главных изобретений 20 века считается также технология искусственного производства пенициллина, благодаря которой человечество получило возможность избавиться от множества инфекционных заболеваний. Ученым, открывшим бактерицидные свойства грибка, был Александр Флеминг.
Все достижения медицины в двадцатом веке неразрывно были связаны с развитием таких областей знания, как физика и химия. Ведь без достижений фундаментальной физики, химии или биологии невозможно было бы изобретение рентгеновского аппарата, химиотерапии, лучевой и витаминной терапии.
В XXl веке медицина еще более плотно связана с высокотехнологичными отраслями науки и промышленности, что открывает поистине завораживающие перспективы в борьбе с такими болезнями, как рак, ВИЧ и многими другими трудноизлечимыми заболеваниями. Стоит отметить, что открытие спирали ДНК и ее последующая расшифровка также позволяют надеяться на возможность излечивания наследуемых заболеваний.
После СССР
Россия в 20 веке пережила много катастроф, среди которых были войны, в том числе и гражданские, распад страны и революции. В конце века случилась очередное крайне важное событие - Советский Союз прекратил свое существование, а на его месте образовались суверенные государства, некоторые из которых погрузились в гражданскую войну или в войну с соседями, а некоторые, как страны Балтии, довольно быстро вступили в Европейский союз и начали строительство эффективного демократического государства.
«Русская культура в XIX веке» - Наука. Общепризнанный родоначальник русской классической музыки. Важнейшие события. Романтизм. Известные архитекторы: Выдающиеся писатели. Просвещение Наука Литература Искусство а) архитектура б) живопись в) музыка. Учебные заведения. Якоби Борис Семёнович. Русская культура первой половины XIX века.
«Русская культура XIX в» - Русская культура конца XIX – начала XX в. В крупных городах открываются общедоступные народные университеты. Конец XIX – начало XX в. - самая "театральная" эпоха в истории русской культуры. Не иссякала мощь литературы критического реализма в лице Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, И.А. Бунина. Азовско-Донской банк в Петербурге.
«Русская культура XIX века» - Правила игры: Общий вопрос в области знаний русской культуры для самых эрудированных: Отборочное задание. Русский путешественник, первым начавший изучать горные массивы Центральной Азии. Выбери из следующих имен русского писателя автора романа «Бесы» В.Г. Короленко; И.С. Тургенев; Ф.М. Достоевский; Л.Н. Толстой.
«Культура России XIX века» - Взаимодействие разных искусств. А. С. Попов – изобретатель радио. Открытие теории относительности. С. И. Мамонтов 1885 г. – частный оперный театр С. И. Мамонтова. Мария Кюри. Научные открытия: Третьяковская галерея С. Т. Морозов. Изобретение беспроволочной связи. Социально-политические особенности эпохи.
«Россия во 2 четверти XIX века» - Задание на урок. Башкирский костюм. Квитанция за оплату ношения еврейской одежды. 5.Восточные территории. XIX век. 1.Царство Польское. 3.Украина и Бессарабия. Памятная медаль «За взятие Варшавы». План урока. Памятник Александру I В Хельсинки. Марийский костюм. В 1833 г. в Киеве был открыт университет.
«Культура XIX ст» - Скульптура. Литература, театр, музыка. «Девочка с персиками». «Радуга». СФЕРЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ А) химия Б) почвоведение В) физиология Г) история Д) математика. «Крестный ход в Курской губернии». Здание Московской государственной думы. Особняк инженера Клодта. Творческое содружество российских композиторов (1862).