Оценки личности Сталина противоречивы и существует огромный спектр мнений о Сталине, и часто они описывают Сталина с противоположными характеристиками. С одной стороны, многие, кто общался со Сталиным, отзывались о нём как о широко и разносторонне образованном и чрезвычайно умном человеке. С другой стороны исследователи биографии Сталина часто описывают его отрицательные черты характера.
Одни историки считают, что Сталиным была установлена личная диктатура; другие полагают, что до середины 1930-х диктатура носила коллективный характер. Реализованную Сталиным политическую систему обычно обозначают термином «тоталитаризм».
Согласно выводам историков, сталинская диктатура представляла собой крайне централизованный режим, который опирался прежде всего на мощные партийно-государственные структуры, террор и насилие, а также на механизмы идеологической манипуляции обществом, отбора привилегированных групп и формирования прагматичных стратегий.
По мнению профессора Оксфордского университета Р. Хингли, на протяжении четверти века до своей смерти Сталин обладал большей политической властью, чем любая другая фигура в истории. Он был не просто символом режима, а лидером, который принимал принципиальные решения и был инициатором всех сколько-нибудь значимых государственных мер. Каждый член Политбюро должен был подтверждать своё согласие с принятыми Сталиным решениями, при этом ответственность за их исполнение Сталин перекладывал на подотчётных ему лиц.
Из принятых в 1930-1941 гг. постановлений, менее 4000 были публичными, более 28000 секретными, из них 5000 настолько секретными, что о них было известно только узкому кругу. Значительная часть постановлений касалась мелких вопросов, таких как местоположение памятников или цены на овощи в Москве. Решения по сложным вопросам часто принимались в условиях нехватки информации, в особенности реалистичных оценок затрат, что сопровождалось стремлением назначенных исполнителей проектов завысить эти оценки.
Кроме грузинского и русского языков Сталин относительно свободно читал по-немецки, знал латынь, хорошо древнегреческий, церковно-славянский, разбирался в фарси (персидский), понимал по-армянски. В середине 20-х годов занимался также французским.
Исследователи отмечают, что Сталин был очень читающим, эрудированным человеком и интересовался культурой, в том числе поэзией. Он много времени проводил за книгами, и после его смерти осталась его личная библиотека, состоящая из тысяч книг, на полях которых остались его пометки. Сталин, в частности, читал книги Ги де Мопассана, Оскара Уайльда, Н.В. Гоголя, Иоганна Вольфганга Гёте, Л.Д. Троцкого, Л.Б. Каменева. Среди авторов, которыми восхищался Сталин, - Эмиль Золя и Ф.М. Достоевский. Он цитировал длинные куски из Библии, трудов Бисмарка, произведений Чехова. Сам Сталин говорил некоторым посетителям, показывая на пачку книг на своем письменном столе: «Это моя дневная норма - страниц 500». В год таким образом получалось до тысячи книг.
Историк Р.А. Медведев, выступая против «нередко крайне преувеличенных оценок уровня его образованности и интеллекта», в то же время предостерегает против его преуменьшения. Он отмечает, что Сталин читал много, и разносторонне, от художественной литературы до научно-популярной. В довоенное время основное внимание Сталин уделяет историческим и военно-техническим книгам, после войны переходит к чтению трудов политического направления, типа «Истории дипломатии», биографии Талейрана.
Медведев отмечает, что Сталин, явившись виновником гибели большого количества писателей и уничтожения их книг, в то же время покровительствовал М. Шолохову, А. Толстому и др., возвращает из ссылки Е. В. Тарле, к чьей биографии Наполеона он отнёсся с большим интересом и лично курировал её издание, пресекая тенденциозные нападки на книгу. Медведев подчеркивает знание Сталиным национальной грузинской культуры, в 1940 году Сталин сам вносит правки в новый перевод «Витязя в тигровой шкуре».
Английский писатель и государственный деятель Чарльз Сноу также характеризовал образовательный уровень Сталина довольно высоко:
Одно из множества любопытных обстоятельств, имеющих отношение к Сталину: он был куда более образован в литературном смысле, чем любой из современных ему государственных деятелей. В сравнении с ним Ллойд Джордж и Черчилль - на диво плохо начитанные люди. Как, впрочем, и Рузвельт.
Есть свидетельства, что Сталин ещё в 20-х годах восемнадцать раз посещал пьесу «Дни Турбиных» малоизвестного тогда писателя М. А. Булгакова. При этом, несмотря на сложную обстановку, он ходил без личной охраны и транспорта. Личные контакты поддерживал Сталин также с другими деятелями культуры: музыкантами, актёрами кино, режиссёрами. Сталин лично вступил в полемику также с композитором Д.Д. Шостаковичем.
Сталин также любил кино и охотно интересовался режиссёрской деятельностью. Одним из режиссёров, с которым лично был знаком Сталин, был А. П. Довженко. Сталину нравились такие фильмы этого режиссёра, как «Арсенал», «Аэроград». Сталин также лично редактировал сценарий фильма «Щорс». Современные исследователи Сталина не знают, любил ли Сталин фильмы о самом себе, но за 16 лет (с 1937 по 1953 год) было снято 18 фильмов со Сталиным.
Л. Д. Троцкий назвал Сталина «выдающейся посредственностью», не прощающей никому «духовного превосходства».
Российский историк Л.М. Баткин, признавая любовь Сталина к чтению, считает, что он был читателем «эстетически дремучим», и при этом оставался «практичным политиканом». Баткин считает, что Сталин не имел представления «о существовании такого «предмета», как искусство», об «особом художественном мире» и об устройстве этого мира. На примере высказываний Сталина на литературные и культурные темы, приведённых в мемуарах Константина Симонова, Баткин делает вывод, что «всё, что говорит Сталин, всё, что он думает о литературе, кино и прочем, донельзя невежественно», и что герой воспоминаний - «довольно-таки примитивный и пошлый тип». Для сравнения со словами Сталина Баткин приводит цитаты маргиналов - героев Михаила Зощенко; по его мнению, они почти не отличаются от высказываний Сталина. В целом, согласно выводу Баткина, Сталин «некую энергию» полуобразованного и усреднённого слоя людей доводил до «чистой, волевой, выдающейся формы». Баткин принципиально отказывался от рассмотрения Сталина как дипломата, военачальника, экономиста.
При жизни Сталина советская пропаганда создала вокруг его имени ореол «великого вождя и учителя». Именем Сталина и именами его ближайших сподвижников назывались города, предприятия, техника. Его имя упоминалось в одном ряду с Марксом, Энгельсом и Лениным. Его часто упоминали в песнях, фильмах, книгах.
При жизни Сталина отношение к нему варьировалось в спектре от благожелательного и восторженного до негативного. Как к творцу интересного социального эксперимента к Сталину относились, в частности, Бернард Шоу, Лион Фейхтвангер, Герберт Уэллс, Анри Барбюс. Антисталинские позиции занимали ряд коммунистических деятелей, обвиняющих Сталина в уничтожении партии, в отходе от идеалов Ленина и Маркса. Такой подход зародился ещё в среде т. н. «ленинской гвардии» (Ф.Ф. Раскольников, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, М.Н. Рютин), был поддержан отдельными молодёжными группами.
Согласно позиции бывшего Президента СССР М. С. Горбачева, «Сталин - это человек весь в крови». Отношение представителей общества, придерживающихся либерально-демократических ценностей, в частности отражено в их оценке репрессий, проводившихся в эпоху Сталина в отношении ряда национальностей СССР: в Законе РСФСР от 26 апреля 1991 г. № 1107-I «О реабилитации репрессированных народов», подписанном президентом РСФСР Б. Н. Ельциным, утверждается, что в отношении ряда народов СССР на государственном уровне по признакам национальной или иной принадлежности «проводилась политика клеветы и геноцида».
Согласно изложенной Троцким в книге «Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?» точке зрения на сталинский Советский Союз как деформированное рабочее государство. Категорическое неприятие авторитаризма Сталина, извращавшего принципы марксистской теории, характерно для диалектико-гуманистической традиции в западном марксизме, представленной, в частности, Франкфуртской школой. Одно из первых исследований СССР как тоталитарного государства принадлежит Ханне Арендт («Истоки тоталитаризма»), также относившей себя (с некоторыми оговорками) к левым.
Таким образом, ряд историков и публицистов в целом одобряют политику Сталина и считают его достойным продолжателем дела Ленина. В частности, в рамках данного направления изложена книга о Сталине Героя Советского Союза М.С. Докучаева «История помнит». Другие представители направления признают наличие у Сталина некоторых ошибок при правильной в целом политике (книга Р. И. Косолапова «Слово товарищу Сталину»), что близко к советской трактовки роли Сталина в истории страны. Так, в указателе имен к Полному собранию сочинений Ленина, о Сталине написано следующее: «В деятельности Сталина наряду с положительной имелась и отрицательная сторона. Находясь на важнейших партийных и государственных постах, Сталин допустил грубые нарушения ленинских принципов коллективного руководства и норм партийной жизни, нарушение социалистической законности, необоснованные массовые репрессии против видных государственных, политических и военных деятелей Советского Союза и других честных советских людей. Партия решительно осудила и покончила с чуждым марксизму-ленинизму культом личности Сталина и его последствиями, одобрила работу ЦК по восстановлению и развитию ленинских принципов руководства и норм партийной жизни во всех областях партийной, государственной и идеологической работы, приняла меры для предотвращения подобных ошибок и извращений в будущем». Другие историки считают Сталина гробовщиком «русофобов»-большевиков, восстановившим российскую государственность. Начальный период правления Сталина, в который было предпринято немало действий «антисистемного» характера, считается ими лишь подготовкой перед основным действием, не определяющим основное направление сталинской деятельности. Можно привести в качестве примера статьи И. С. Шишкина «Внутренний враг», и В. А. Мичурина «Двадцатое столетие в России через призму теории этногенеза Л. Н. Гумилева» и труды В. В. Кожинова. Кожинов считает репрессии во многом необходимыми, коллективизацию и индустриализацию - экономически оправданными, а самый сталинизм - результатом мирового исторического процесса, в котором Сталин только нашёл хорошую нишу. Из этого вытекает главный тезис Кожинова: история делала Сталина, а не Сталин историю.
По итогам главы II можно сделать выводы, что имя Сталина и десятилетия спустя после его похорон остается фактором идейно-политической борьбы. Для одних людей он - символ могущества страны, ее ускоренной промышленной модернизации, беспощадной борьбы со злоупотреблениями. Для других - кровавый диктатор, символ деспотизма, безумец и преступник. Только в конце 20 в. в научной литературе эта фигура стала рассматриваться более объективно. А.И. Солженицын, И.Р. Шафаревич, В. Махнач осуждают Сталина как большевика - разрушителя православной русской культуры и традиционного русского общества, виновного в массовых репрессиях и преступлениях против русского народа. Интересный факт - 13 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал Сталина (Джугашвили) и других советских руководителей виновными в геноциде украинского народа в 1932-1933 годах по ч. 1 ст. 442 Уголовного кодекса Украины (геноцид). Утверждается, что в результате этого геноцида на Украине погибло 3 млн 941 тыс. человек. Однако это скорее политическое решение, чем правовое.
ИСТОРИЯ СТАЛИНИЗМА. В 100 ТОМАХ
Сталинизм: неактуальная реальность?
Андрей Сорокин
На недавнем российско-немец-ком форуме «Старо-новые рос-сийские мифы», где автору этих строк довелось вести секцию «Миф „Сталин"», Людмила Улицкая нари-совав апокалиптическую картину совре-менного мира в эпоху глобального кри-зиса, ошарашила многих признанием: «Особенно бессмысленным мне представ-ляется рассмотрение мифологии вождя: оценка роли и личности Иосифа Джуга-швили представляет сегодня академиче-ский интерес - цена барреля нефти, а еще более цена килограмма хлеба и кило-грамма риса в современном мире гораз-до существенней, чем оценка личности Сталина...»
Согласиться с этой идеей трудно, осо-бенно наблюдая многочисленные вариа-ции на тему Сталин-live на телеэкране, итоги пресловутого телевизионного про-екта «Имя России» и многое другое. Сце-нарии мобилизационного типа развития, авторитарной модернизации обсуждаются отнюдь не только литераторами, но и экс-пертным сообществом.
В 1989 году Сталин замыкал первую де-сятку «самых выдающихся людей всех времен и народов» с 12% голосов опрошен-ных, а в июле 2008 года за него высказа-лось 36% взрослого населения страны, при этом доля положительно оценивающих его роль также постоянно растет и сего-дня превышает 50%. А социолог Борис Ду-бин, например, говорит о разломе нацио-нального сознания по отношению к этому персонажу и сшибку в этом сознании двух образов: Сталина - тирана и Стали-на – победителя в войне. Причем, равные доли, свыше двух третей взрослого населе-ния поддерживают оба эти образа.
Это не шизофрения. Это попытка мас-сового сознания, наоборот, уйти от фраг-ментарности, унаследованной от эпохи перестройки, соединив доступными мен-тальными средствами крупные оскол-ки разбитого зеркала, отбросив в сторону слишком «мелкие» и слишком острые.
Российское общество не проделало не-обходимой работы по самоидентифи-кации, по преодолению кризиса исто-рического сознания, который так ясно диагностируется социологами.
Мы стремимся быть наследниками и Столыпина, и Сталина одновременно. Став правопреемником Союза ССР, Рос-сия так и не определилась, а что из этого и предшествующего, досоветского, насле-дия и почему она берет/не берет с собой в будущее.
Существует мнение, что в конце 1980- начале 90-х годов о преступлениях сталин-ского режима сказали все или почти все. Это такое же заблуждение, как и проци-тированное выше суждение Л.Улицкой. Оба, каждое по-своему, дезориентируют общество.
Так называемая «архивная революция», благодаря которой только и были рассек-речены и опубликованы сотни тысяч ар-хивных документов по советской истории, начала разворачиваться только в ранние 1990-е, уже в новой России, и еще дале-ка от своего завершения. Но документы, практически в полном объеме позволяю-щие нарисовать историю именно ста-линской эпохи, уже открыты и доступны историкам.
Перед участниками этой архивной ре-волюции - архивистами, историками, из-дателями именно сейчас встали новые задачи - дать сталинскому периоду совет-ской истории объективный анализ, не-предвзятую интерпретацию, основанную на фактах и документах, а не на умозри-тельных конструкциях, как это было в эпо-ху советологической классики на Западе и в эпоху демократической «бури и натис-ка» в России.
Отдавая себе отчет не только в эвристи-ческой важности постановки подобной за-дачи, но и ее общественной актуальности, и была сформулирована идея большого проекта, посвященного истории сталиниз-ма. Проект включает в себя научно-изда-тельскую составляющую и предполагает организацию общественных обсуждений сталинской темы. Научно-издательский проект ведет точку отсчета с 5 декабря 2007 года (день сталинской конституции), когда на пресс-конференции в ИТАР-ТАСС были представлены первые пять книг, вы-шедшие в рамках серии «История стали-низма. В 100 томах». В 2008 году были изда-ны еще 27 книг, представленные публике на Международной научной конференции «История сталинизма: итоги и пробле-мы изучения», прошедшей 5-7 декабря 2008 года в Москве. В 2009 году запланиро-ваны к изданию еще 48 книг.
Инициаторы проекта Издательство «Российская политическая энциклопе-дия» и Фонд первого Президента России Б. Н. Ельцина нашли поддержку и понима-ние со стороны Уполномоченного по пра-вам человека в РФ, Государственного архива РФ, Международного историко-просветительского, правозащитного общества «Мемориал», Института научной информации по об-щественным наукам РАН.
Цель научно-издательского проекта-максималь-но полно представить мировую историографию ста-линского периода, по возможности осветив все ос-новные стороны жизни общества и государства. Будет осуществлена бесплатная рассылка изданных в рамках серии книг в центральные универсальные и университетские библиотеки субъектов РФ (1000 комплектов).
Одно из ключевых мест в исследованиях ста-линской эпохи занимает тема модернизации стра-ны, перехода от традиционного сельского хозяйства к индустриальному обществу. Сталинская индуст-риализация проводилась за счет ограбления россий-ской деревни, исследованию истории которой в этот период посвящен целый ряд монографических ис-следований, издаваемых в рамках серии. Переводит-ся, например, книга Л. Виола (Peasant Rebels under Stalin: Collectivization and the Culture of Peasants Resistance), понимающей коллективизацию как под-линно гражданскую войну между городом и дерев-ней, в которой власть стремилась установить свое господство над деревней, колонизовать ее. Массо-вость «повседневных форм сопротивления» дает воз-можность ставить таким образом вопрос не только ей, но и целому ряду других историков как, напри-мер, президенту Итальянской ассоциации исследова-телей новейшей истории А.Грациози, чья книга «Ве-ликая крестьянская война в СССР» уже опубликована в рамках проекта.
Общий методологический подход-смотреть на проблему снизу, в ракурсе социальной истории объединяет Виолу с классиком русистики-Ш.Фитц-патрик, чьи книги «Сталинские крестьяне» и «Повсе-дневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город» также выпущены в рам-ках серии в 2008 году.
В. В. Кондрашин, солидаризируясь с этим подхо-дом, основное внимание, однако, уделяет анали-зу причин, масштабов и последствий голода (около 7 млн. умерших, напомним, в крупнейших аграрных регионах страны) как результата экономической по-литики центральной власти. Аргументированной критике подвергнута и концепция «голодомора» или «геноцида украинского народа голодомором». Не находят оснований для подобных интерпретаций и Р.Дэвис и С.Уиткрофт, чья ставшая классической уже книга (The Years of Hunger: Soviet Agriculture, 1931-1933) также издается в рамках серии. Работа эта основана на уникальных источниках о хлебофураж-ных балансах СССР в начале 1930-х гг., а также демо-графических потерях советской деревни.
Ряд исследований, публикуемых в рамках серии, посвящен процессу «социалистического раскресть-янивания» в форме высылки сотен тысяч крестьян-ских семей на спецпоселения в комендатуры ГУЛАГа. Основная из этих работ-книга С. А. Красильникова «Серп и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы», в ней показано как осуществ-лялись массовые и локальные депортации, изучены формы крестьянского сопротивления, масштабы и структура эксплуатации труда депортированных сталинской системой.
Совершенно неожиданный взгляд на ресурсную базу сталинской индустриализации представля-ют книги Е. А. Осокиной: «Золото для индустриали-зации: Торгсин» и «Золото для индустриализации: Антиквариат». Как оказалось, Торгсин в первой половине 1930-х гг. дал ценностей в объеме, доста-точном для покрытия пятой части расходов на им-порт промышленного оборудования и технологий, а в 1933 году по объемам валютной выручки, вы-качанной из карманов именно советских граждан, Торгсин перегнал главных добытчиков валюты для страны-экспорт хлеба, мяса и нефти!
В центре внимания книги П. Грегори «Политэко-номия сталинизма» уже комплексный анализ совет-ской экономической системы в сталинский период. Автор исследует процесс формирования и функцио-нирования бюрократического аппарата, наглядно демонстрируя, что управление сложными экономи-ческими системами с трудом может осуществляться из одного центра, так как информационные и транзакционные издержки в этом случае имеют тенден-цию стремиться к бесконечности.
Ключевой темой, обсуждаемой историками, яв-ляется политическая система сталинизма. Крайне существенным является при этом понимание того факта, что схожие со сталинизмом формы тотали-тарного правления имели место и в других европей-ских странах и уже по этой причине история ста-линизма-одна из ключевых тем для понимания исторических форм, а значит, и природы современ-ного общества, безотносительно к его идеологии.
В своей книге «Красный террор. История стали-низма» Й. Баберовски ведет разговор о крайних фор-мах насилия, совершавшегося в сталинской системе и о культуре, которая породила это насилие. Бабе-ровски различает историю сталинизма, ушедшего в небытие со смертью Сталина и историю советского государства. Сталинизм представляет собой опреде-ленный тип цивилизации, сущностью которой стал террор. Баберовски отвечает на вопрос о том, отку-да произошел террор и к каким последствиям при-вел. Автор убежден, что даже при наличии комплек-са социальных и политических причин, без вождя с его личностными особенностями не было бы и ста-линизма как системы.
Массовые репрессии в СССР в 1937-1938 годах во-шли в мировую историю XX века как символ пре-ступлений правящего руководства страны против своего народа. В исследовании В. Н, Хаустова (на-чальника кафедры истории Академии ФСБ России) и Л, Самуэльсона (профессора Стокгольмской выс-шей школы экономики) на основе изучения архива Сталина, материалов о деятельности Главного управ-ления госбезопасности НКВД СССР показаны меха-низмы организации и проведения карательного кур-са во второй половине 1930-х годов и роль Сталина. До сих пор не обнаружено ни одного сколько-нибудь значительного решения, принятого помимо Стали-на и, тем более, вопреки ему. Это касается не только террора, но и всех управленческих решении. Анализу механизма властвования посвящена новая книга О.В.Хлевнюка «Хозяин», выход которой запланирован на лето текущего года. Как свидетельствуют многочисленные документы, Сталин выступал как самостоятельная функция в политической системе, накладывая отчетливый личностный отпечаток на все принимавшиеся решения. Отпечаток этот – административно-репрессивного свойства. Новые источники подтверждают: сталинизм был избыточно репрессивным.
Дополняют друг друга книги Е.Ю.Зубковой «Прибалтика и Кремль. 1940-1953» (вышла) и Тыну Таннберга «Политика Москвы в республиках Балтии в послевоенные годы (1944-1956)» (в производстве). Когда у Сталина возник замысел проекта советизации Прибалтики? Как менялись методы инкорпорации Прибалтики в советскую систему? Как складывались отношения между Кремлем, представителями балтийских элит и населением? Каковы были механизмы принятия решений по советизации, что за люди стояли за ними – вот те вопросы, на которые читатель найдет ответ в этих книгах.
Со временем открытия советских архивов много написано о повседневной жизни в сталинскую эпоху. Профессиональные историки в большинстве своем отказались от представлений о советском обществе как абсолютно подавленном государственным контролем (западная советология) или, наоборот, демонстрирующем единство власти и народа (советская историография). Большинство исследований сегодня представляют советскую повседневность как результат сложного и активного взаимодействия государства и общества. Книга Е.А.Осокиной «За фасадом сталинского изобилия» как раз и является одной из первых книг, в которых советская повседневность представлена как история двух взаимодействующих факторов – государства и людей. В книге исследованы взаимодействие планового распределения и рынка, черный рынок и его роль в формировании социальной структуры, сращивание этих двух систем, проявлением которого стала коррупция и др.
Различным аспектам социальной истории посвящен целый ряд других работ. В книге М.Г.Мееровича «Наказание жилищем» ясно показан инструментальный подход государства – использовать предоставление жилища как способ прикрепления к месту работы, принуждения к требуемому уров-ню производительности труда и предписываемо-му образу жизни. В ряду книг по социальной исто-рии нельзя не отметить единственное в своем роде исследование Мальте Рольфа («Советские массовые праздники»), в которой автор проследил формирова-ние специфической культуры массовых праздников, с помощью которых «инсценирующая диктатура» де-монстрировала свои достижения, прививала общест-ву свои идеологические и культурные стандарты.
Чрезвычайный интерес представляет коллектив-ная работа российских и французских исследовате-лей «Режимные люди в СССР», в которой режимность предстает как привычный образ жизни советских людей вне зависимости от их отношения к нему. Сфокусированный таким образом взгляд позволяет продемонстрировать читателю режимность как ос-новной принцип управления хозяйством, как спо-соб организации людей на производстве и в быту.
Подводя итоги очень краткому и фрагментарно-му обзору начальной стадии научно-издательского проекта, нельзя не отметить очевидного, а именно- реактуализации исторического прошлого полити-ческой практикой настоящего. Уже одного этого до-статочно для того, чтобы подвергнуть рефлексии исторический опыт, с такой настойчивостью раз за разом вторгающийся в день сегодняшний. Оче-видно и другое-факты позволяют усомниться (как минимум) в категорических утверждениях об исто-рической оправданности сталинизма как неизбежно-го метода запаздывающей модернизации. На смену никогда не превалировавшим в обществе представлениям о сталинской политике как репрессивной и разрушительной в последнее время пришли кон-цепции эффективного сталинского менеджмен-та. Подобные умозрительные идеологизированные конструкции не являются результатом серьезных на-учных исследований и неприемлемы с моральной точки зрения. Нельзя не вспомнить в заключение в этой связи мысль В.О.Ключевского, зафиксирован-ную им ровно сто лет назад в своем дневнике: «…де-довские безыдейные нужды, привычки и похоти су-дите не дедовским судом, прилагайте к ним свою собственную, современную оценку, ибо только такой меркой измерите вы культурное расстояние, отде-ляющее вас от предков, увидите, ушли ли вы от них вперед или попятились назад».
2008.02.002. ИСТОРИОГРАФИЯ СТАЛИНИЗМА / Под ред. Симония НА. - М.: РОССПЭН, 2007. - 480 с.
Ключевые слова: историография, сталинизм, история СССР, Сталин И.В., тоталитаризм, авторитарная власть, политическая система общества.
Сборник открывает статья М.И. Смирновой и И.А. Дмитриевой «Социокультурные истоки сталинизма: историографический дискурс». В существующей обширной историографии сталинизма авторами обозначены следующие темы: 1) методологические подходы к проблеме сталинизма; 2) становление сталинизма; 3) личность Сталина. Из множества работ, посвященных теоретическим аспектам природы сталинского правления, подробно анализируется концепция А. С. Ахиезера, исследующая истоки и сущность сталинизма через социокультурные механизмы. Авторы статьи считают, что эта концепция имеет существенные изъяны: при смене формы сохраняет сущностные черты методологии сталинизма; невнятно объясняет причины появления новых ценностей; «стыдливо» протаскивает материализм в рамки идеализма, которому не хватает ресурсов для объяснения общественных явлений; подводит к априорному выводу о первичности идеальных факторов развития исторического процесса (с. 15).
Рассматривая тему «Становление сталинизма» авторы выделяют несколько концепций. О.Р. Лацис объясняет происхождение сталинизма исходя из объективного расклада истории и политики конца 1920-х годов. В концепции Г. А. Трукана на первое место выдвинута борьба внутри партии большевиков, в результате которой вместо представителей старой «ленинской гвардии» пришли малообразованные, отчаянные, жестокие политики, составившие опору авторитаризма. В параграфе «Личность Сталина» отмечена поляризация оценок, царящая как в исторической науке, так и в публицистике: от безудержного восхваления «вождя народов» при жизни до клейма «убийцы и преступника».
В публикации «История изучения и осмысления процесса зарождения и становления единовластия в Советской России» (С. В. Девятов) описаны и проанализированы наиболее характерные работы по истории власти в СССР в период 1920-1990-х годов XX в. Первый параграф «Литература 1920-х годов как инструмент внутрипартийной борьбы в период формирования системы единовластия» посвящен работам В. Ленина, Н. Бухарина, Л. Троцкого, А. Рыкова. Автор объясняет это тем, что «... главными исследователями вопросов внутрипартийной борьбы выступали сами большевистские лидеры, принимавшие в ней самое активное и непосредственное участие» (с. 32). Второй параграф «Советский период истории изучения процесса становления единовластия в России» охватывает 1930-е - сер. 1980-х годов. Отличительной чертой этого времени автор считает то, что конкретное идеологическое или практическое задание вождя или партии определяло как оценки в научной литературе, так и направления исследований. В заключительном параграфе «Методологические изменения в российской исторической литературе с конца 1980-х годов» отмечено жанровое и исследовательское разнообразие работ. Автор подчеркивает вклад, внесенный зарубежными исследователями С. Коэном, Э. Карром, Р. Таккером, М. Венером в создании новых подходов в историографии. Российские ученые стали активно изучать и развивать жанр политической биографии. Больше внимания уделяется проблемам формирования системы единовластия, внутрипартийной борьбы.
«Сталинизм и индустриальный "рывок": основные тенденции советской и постсоветской историографии» (И.Б. Орлов). Первый этап историографии - 1930-1950-е годы - становление и закрепление сталинской версии индустриализации страны. В работах этого периода практически не использованы архивные документы и периодика, историографическая база слабая, а анализ и выводы поверхностны и догматичны. Второй этап - 1950-1980-е годы - характеризуется расширением источниковой базы и применяемых методов исследований. Были опубликованы сборники документов по индустриализации, например, «История индустриализации СССР. 1926-1941 гг.», увеличилось число исследований (рассматриваются работы В.И. Кузьмина, В.К. Багдасарова, Б.А. Абрамова и др.). Третий этап - 1985-1991 гг. - время завершения советской
традиции и окончательного разрушения сталинской интерпретации индустриализации. Зачастую работы публицистов и учёных (Ю. Карякина, Н. Шмелева, Д. Волкогонова) инициировали процесс научного переосмысления сталинского периода. Четвертый этап - 1992-2005 гг. - отмечен появлением различных концепций в освещении этого процесса. Опубликованы работы, показывающие изменения материальной и духовной культуры рабочего класса в годы первых пятилеток, сборники документов, выходят исследования, освещающие неизученные ранее аспекты индустриализации.
В статье «Социалистический эксперимент в деревне: историографические оценки феномена коллективизации в СССР» (автор - В.Л. Телицын) выделено несколько периодов историографии. 1) Конец 1920-х - начало 1950-х годов - время формирования и развития ортодоксального направления в историографии, работы носили в основном пропагандистский характер и были выдержаны в русле, намеченном в статьях и брошюрах, написанных первыми лицами партии и государства. 2) Вторая половина 1950-х - середина 1960-х годов - появились исследования, основанные на архивных и документальных материалах, показывающие «перегибы» и жестокость проводимых преобразований. Но, подчеркивает автор статьи, коллективизация по-прежнему рассматривалась как неизбежный процесс, так же как неизбежными были жертвы ее реализации. Политика Сталина трактовалась уже как «волюнтаристская» и «субъективная». 3) Вторая половина 1960-х - середина 1980-х годов - это время исторического «ренессанса» сталинизма. Историки перенесли внимание на социально-экономические аспекты коллективизации, «выводя из-под удара фигуру Сталина». Основной упор делался на изучение самого процесса коллективизации, классовую борьбу, раскулачивание. 4) Конец 1980-х годов - настоящее время - характеризуется появлением новых направлений в историографии: 1) либерально-радикальное антисталинское - оценивает коллективизацию как практическое воплощение идей диктатора; 2) умеренно-социалистическое - положительно оценивается социализм, но критикуется политика Сталина; 3) представители ортодоксального направления продолжают утверждать, что сталинизм - единственно верный путь социально-экономического и политического развития страны.
Три статьи В.Э. Багдасаряна посвящены отдельным проблемам сталинизма. «Выстрел в Смольном: заговор или «трагическая случайность»? - анализ существующих в историографии версий убийства С.М. Кирова. «Загадочный тридцать седьмой»: опыт историографического моделирования» - представлены различные модели «большого террора»: модель «самоистребление революционеров» разработана Р. Орловой, А. Ахиезером, А. Солженицыным; «сталинская узурпация власти» - Р. Медведев, Дж. Хоскинг; «патологическая личность» - М. Шатров, Р. Такер, Б. Илизаров. Наряду с ними рассматриваются и другие модели: «кадровой ротации», «охоты на ведьм» и т.п. Статья «Заговор в РККА: историографический дискурс о "деле М.Н. Тухачевского"» показывает, что в исторической литературе существует несколько версий, объясняющих репрессии в Красной Армии в конце 1930-х годов.
М.И. Мельтюхов в статье «Предыстория Великой Отечественной войны в современной российской историографии» уделяет внимание новым направлениям в исследованиях кануна Второй мировой войны. В изучении предвоенного политического кризиса значительное место занимают англо-франко-советские переговоры и советско-германский пакт о ненападении. Если в освещении хода переговоров нет существенных разногласий, то вопрос об ответственности за их прекращение по-прежнему дискутируется. В традиционной версии вина возлагается на Англию за секретные переговоры с Германией. В другой концепции подчеркнуто взаимное недоверие переговаривающихся сторон. Советско-германский пакт также вызывает неоднозначные оценки: некоторые ученые оценивают его как успех советской дипломатии, другие как вынужденный шаг. Продолжаются споры ученых - существовали ли альтернативы пакту. В историографии внешней политики СССР М. Мельтюхов отмечает малоизученные темы: отношения СССР с Великобританией, Францией и Японией изучены фрагментарно, а советско-итальянские и советско-американские отношения по-прежнему остаются в тени.
А.Э. Ларионов в статье «Суд над генералиссимусом: современные дискуссии о роли Сталина в Великой Отечественной войне» реконструирует встречающуюся в литературе оправдательную аргументацию по выдвигающимся против Сталина обвинениям как военачальника и государственного деятеля. Автор считает, что на
смену безоговорочному господству антисталинских концепций приходит обратная тенденция, уравновешивающая первую. Наиболее подходящей он считает обобщающую оценку действий Сталина, представленную в одном из вузовских учебников. В ней подчеркнуты его волевые и военные способности, одобрен переход к политике государственного патриотизма и сотрудничества с церковью, оговорена сложность и неоднозначность личности.
Несколько статей посвящены проблемам историографии этнической политики в период сталинизма. А. А. Андросов в статье «Трагедия народов: коллаборационизм и этнические депортации в исторической литературе» рассматривает, как возникло и складывалось изучение военного сотрудничества, гражданского коллаборационизма, депортации народов. В 1940-1950-е годы тема депортации вообще не затрагивалась в исторической науке. В годы реабилитационных процессов стали возможны отдельные публикации о депортации некоторых народов Кавказа и других этносоциальных групп. Советские работы 1960-1970-х годов были малочисленны и носили ярко выраженный идеологический характер. Многогранное раскрытие сюжетов коллаборационизма, депортации и репатриации началось с 1980-х годов и продолжается до настоящего времени. Наибольшее количество работ посвящено депортации народов Северного Кавказа и Крыма, меньше работ о переселении прибалтийских народов, белорусов, украинцев.
В статье А.А. Данилова «И.В. Сталин в 1946-1953 гг.: новые источники и попытки осмысления» рассмотрена послевоенная эволюция политического режима, влияние межличностных отношений политических деятелей на принятие решений внешней и внутренней политики.
Д.А. Аманжолова в материале «Сталинизм в национальной политике: некоторые вопросы историографии» анализирует работы о процессе образования СССР и нациеобразования и труды, рассматривающие конкретные примеры формирования и функционирования советского унитаризма.
В материале Б.И. Поварницына «Историография сталинской этнополитики: от политической конъюнктуры - к научному знанию» анализируются отечественные и англо-американские «советские исследования». Поварницын подчеркивает, что первоначально советские исследования находились под сильным влиянием поли-
тических факторов, поэтому представляли роль Сталина в этнопо-литике как главенствующую, затем в 1960-1980-е годы апологетика Сталина сменилась апологетикой КПСС. Вместе с тем заметно расширилась тематика и специализация исследований. Основное место в них занимали такие темы, как теория наций при социализме, государственно-правовое положение республик и автономий, история формирования советского федерализма и т.п. Впоследствии в отечественной историографии возник интерес к истории автономий и неэтнических административных единиц, к истории отдельных этносов: российских немцев, евреев и т.п.
В англо-американской историографии 1920-1930-х годов оценки советской национальной политики варьировались от апологетических (А. Стронг, Л. Барнес) до сдержанных (К. Ламонт, С. Б.Вебб). 1940-1990-е годы - время одновременного господства политизированной советологии и развития страноведческих и ре-гионоведческих исследований. Значительное место в работах иностранных ученых уделялось истории отдельных народов СССР. На современном этапе в российской и зарубежной науке появились работы, рассматривающие этнополитику во взаимосвязи с внешней и внутренней политикой государства (С. Чешко, Р. Сюни).
Принципиально новая научная среда - ресурсы Интернета -предмет статьи С.И. Корниенко «Источники изучения проблем истории Сталина и сталинизма в Интернете». Рассматриваются сайты крупных отечественных и зарубежных научных и информационных центров, различные базы фото и видео материалов, сайты, посвященные сталинизму.
Завершается сборник статьей Н.А. Симония «Существовала ли реальная альтернатива сталинской диктатуре?», посвященной дискуссиям времен перестройки об альтернативных аспектах истории страны.
Соглашение об использовании материалов сайта
Просим использовать работы, опубликованные на сайте , исключительно в личных целях. Публикация материалов на других сайтах запрещена.
Данная работа (и все другие) доступна для скачивания совершенно бесплатно. Мысленно можете поблагодарить ее автора и коллектив сайта.
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Подобные документы
Факторы формирования и развития культа личности Сталина. Возникновение культа личности вождя (начало 20-х гг. ХХ в.). Политические процессы 30-х г. Особенности тоталитарного государства в СССР и оформления режима личной власти Сталина в начале ХХ века.
реферат , добавлен 09.10.2014
Конец эпохи сталинизма и приход СССР к дипломатии мирного сосуществования - внешнеполитический аспект жизни государства в период 1954-1964 гг. Борьба за власть: смещение Хрущевым своих соперников в 1953-1955 гг. Значение хрущевского десятилетия.
реферат , добавлен 09.12.2009
Понятие тоталитарного режима и его признаки. Особенности его становления в Советском Союзе. Общественно-политическая жизнь в СССР в 1920-1930-е годы. Формирование авторитарного режима. Борьба за власть в партии. Репрессии 1930-х гг. История ГУЛага.
реферат , добавлен 25.03.2015
Становление тоталитарной экономики Советского Союза. Военная мощь тоталитарного государства. Формирование тоталитарной системы в экономике. Наращивание военной мощи в СССР. Выпуск товаров народного потребления. Подготовка к отражению возможной агрессии.
реферат , добавлен 19.07.2013
Изучение истории взаимоотношений государства и религиозных объединений в СССР в 1940-1980 гг. Анализ особенностей конфессиональной ситуации. Деятельность органов, реализовывавших вероисповедную политику государства в отношении религиозных организаций.
контрольная работа , добавлен 08.02.2014
Экономический и политический кризисы 1920 -1921 гг. Переход новой экономической политике. Образование СССР. Результаты НЭПа, причины его свертывания. Социально-экономическое развитие СССР в 30-е годы. Становление тоталитарного режима в 30-е годы.
реферат , добавлен 07.06.2008
Определение и признаки тоталитарного режима. Признаки тоталитарного общества. Сущность теорий Ханны Арендт и Константина Левренко. Теория тоталитарного общества Франкфуртской школы. Тоталитарные тенденции в США. Коммунистический тоталитаризм, фашизм.
контрольная работа , добавлен 06.11.2010
В фильме Михаила Ромма «Ленин в Октябре» есть одна примечательная сцена. Рабочий Василий приносит, скрывающемуся на конспиративной квартире Ленину, целую кипу свежих газет. Однако Ленин остается недоволен тем, что среди газет отсутствует черносотенная газета. «Врагов надо знать!
МОДЕЛЬ СТАЛИНА
Перенося этот принцип на историческую почву, мы также должны осознавать, что для изучения сталинского периода нам так или иначе придется ознакомится и разобраться с положениями в западной исторической науке.
Мне кажется, важность такого подхода состоит даже не столько в осваивании конкретной фактологии, сколько в поиске новых толчков для осмысления сталинского периода, или даже подтверждения нашего взгляда на Советскую эпоху. Казалось бы, как могут западные историки разделять наши взгляды? В данном случае мне бы хотелось привести конкретный пример. Заведующий кафедрой восточноевропейской истории в университете имени Гумбольдта в Берлине, Йорг Баберовски, который даже на фоне других западных историков выделяется крайним антисоветизмом, пишет: «Русские коммунисты были искушёнными учениками века Разума и Просвещения (здесь и далее выделено мной): то, что упустила природа, должно быть восполнено человеческими руками.
А всему, что не отвечало требованиям разума, как его понимали большевики, следовало исчезнуть с лица земли. Социализм нисколько не опровергал главную идею модернизма, наоборот, он стремился к ее подлинному осуществлению» . Итак, немецкий историк считает большевиков учениками эпохи просвещения, стремящихся к подлинному осуществлению модерна. Для российских Сванидз и Пивоваровых признания большевиков как продолжателей дела Вольтера, Лейбница, Монтескье, было бы непреодолимым идеологическим барьером. Замечу, что в плане модерна это высказывание вполне соответствует положениям Сути Времени (расхождения лишь в оценках).
Далее я не буду подробно останавливаться на исследованиях и выводах отдельных западных историков. Мне кажется куда важнее начертить генезис развития западной историографии сталинизма на примере двух самых ярких научных течениях. В качестве страны я возьму США, так как наиболее сильное влияние в формировании историографии об СССР в других западных государств, оказывали именно Соединенные Штаты.
Активное изучение сталинской эпохи началось после окончания Второй Мировой Войны в рамках дисциплин Russian studies и Soviet and Communist studies, более известных как советология (Sovietology). Советология была сильно заострена под нужды Холодной Войны, которая и определила её исключительную идеологизированность. Реальные знания об истории СССР нужны были настолько, насколько они соответствовали нуждам ведущийся войны на её пропагандистских и политических направлениях. Для американской политической элиты важно было понять с каким противником они столкнулись. Каков его военный и экономический потенциал.
Как функционируют институты. Какова кадровая политика и как принимаются решения в высших эшелонах власти. Каковы отношения народа и власти. Изучения советской истории должно было помочь в понимании советского настоящего. Однако политика железного занавеса предотвращала поступления актуальной и исторической информации, а собственных источников для изучения советской истории было не много. Главными источниками были: архив Гувера, основанный еще во времена поволжского голода 1921 года, архив Троцкого, различные эмигрантские архивы и официальная советская пресса. Главным козырем, для изучения сталинизма послужил смоленский партийный архив. Он был захвачен еще немцами во время Великой Отечественной Войны, а в 1945 г. он оказался в Баварии, в американской зоне оккупации. Собственно, во времена Холодной Войны, на его материалах и было написано большинство работ по сталинской тематике. Узкая база источников, с одной стороны сильно ограничивала американских историков, с другой стороны давала свободу для самых разнообразных интерпретаций и домыслов.
Также существовала кадровая проблема. Людей, которые изучали Советский Союз было не так уж много. Поэтому в штаты политических аналитиков зачисляли даже историков. Так крупный американский русист-историк Ричард Пайпс вполне себе хорошо уживался в роли руководителя группы аналитиков т.н. Команды Б (Team B). Группа была сформирована по инициативе директора ЦРУ Джордж Буша старшего (того самого, будущего президента США) в 1976 году. В ее задачу входила оценка новейших военных стратегических разработок СССР. Пайпс был далеко не единственный кто с охотой пошел служить своей стране. Довольно большое число американских историков использовали свое положение консультантов и экспертов политического истеблишмента, для повышения своего материального статуса и влияния в научных кругах. Государство и т.н. общественные организации вроде Фонда Рокфеллера и Фонда Форда обеспечивало их должным финансированием и престижным рабочем местом в Стэндфорде, Йеле, Гарварде и Принстоне. Дэвид Энгерман определил такое двойственное положения американских историков, как: «службой обоим, Марсу (подразумевая воинствующие государство) и Минерве (подразумевая науку)» . Служба Марсу неизбежно сказывалась на направленности научных публикаций. Порой знания историка использовались в конкретных акциях информационной войны. Так в 1984 году, историк Роберт Конквест опубликовал для предвыборной кампании Рейгана, некое практическое пособие под названием «Что делать когда придут русские?» В нем доктор исторических наук стэндфордского университета обрисовал последствия возможной советской оккупации со всеми из этого (по мнению автора) вытекающими последствиями, такими как: ограбление населения, убийства, голод и массовые изнасилования. В таком ключе скепсис советской стороны относительно выходцев из элитных университетов США, выглядит вполне закономерным. Вспоминая это время, американский историк Линн Виола писала: «У меня не вызывает удивления то…, что советы постоянно рассматривали студентов по обмену, как шпионов, особенно если они были из Гарварда…»
Господствующей теорией среди американских советологов стала теория тоталитаризма. Полагаю что большинство знакомо с этой теории. Ограничусь лишь кратким перечислением её центральных положений. Согласно этой концепции под тоталитарным государством подразумевается система личной власти диктатора опирающегося на единую партию с массовой социальной поддержкой. Контроль власти осуществляется путем репрессивного и бюрократического аппарата, цензурой над СМИ и запретом на частную собственность. В её ранней версии теория была сформулирована Ханной Арендт. На американской почве её последовательно развивали сотрудники гарвардского университета Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский. Теория тоталитаризма помогала свести под одной крышей Нацизм и Сталинизм, при этом удобным образом вынося за скобки дискуссии либерализм (т.е. сами США). Власти США довольно быстро оценили ту роль, которую тоталитарный подход, сможет сыграть в идеологическом противостоянии с СССР . К шестидесятым годам представители тоталитарного направления прочно окопались практически во всех кузнецах кадров политической элиты. Язык политического истеблишмента США и по сей день несет в себе ярко выраженную терминологию этой теории. Карл Дойч, Питер Кенез, Адам Улам, Мартин Малиа и упомянутые уже Конквест и Бжезинский стали наиболее известными представителями этого направления. Работа Конквеста «Большой Террор» стала классикой тоталитарной теории. Нельзя сказать, что господство тоталитарной школы было связано лишь только с поддержкой властей США. Её успешному продвижению способствовало и отсутствие других стройных теорий. Концепция тоталитаризма подкупала своей простотой усвоения и легкостью применения. Адепты тоталитарной теории зачастую грешили чрезмерным универсализмом, пытаясь применить свои установки вплоть до античности.
Тем не менее, теория тоталитаризма не всегда встречало в научных кругах положительные отклики. Со слов историка Джона Арч Гетти, навязывание тоталитарной концепции порой напоминало церковную литургию . Историки, которые работали за рамками этой теории, могли натолкнуться на жесткое противодействие. Когда историк Мануэль Саркисянц, в начале 50-тх годов пытался опубликовать свои статьи о британских истоках нацисткой идеологии, шедшие в разрез с теорией тоталитаризма, он натолкнулся на предостережения своих коллег и вездесущие отсутствие интереса у научных издательств .
Историки тоталитарной школы:
Роберт Конквест Адам Улам
Засилье тоталитарной школы продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Поражение США во Вьетнаме, гражданские и студенческие движения породили новую когорту историков. Новое направление в американской историографии долго не осознавалось как таковое. Только в 1986 году статья Шейлы Фицпатрик стала своеобразным манифестом нового направления, которое принято называть Ревизионизмом. Там же Фицпатрик прочертила линию фронта между тоталитаристами и ревизионистами. Согласно Фицппатрик главное противостояние находилось в методологической области. Сторонники тоталитарной модели предпочитали рассматривать сталинский период с позиции государства и политической элиты, т.е. сверху, ревизионисты напротив преимущественно рассматривали советское общество и его интеракции с властью, т.е. снизу . В этом смысле, сильное влияние на ревизионистов оказала французская историческая традиция школы анналов Марка Блока. В конечном итоге ревизионисты так и не смогли выработать что-то вроде единой стройной теории как у представителей тоталитаризма. Единственное что связывало ревизионистов в одно течение, была социологическая методология и неприятие модели тоталитаризма.
Рассматривая главные направления ревизионистских исследований, можно выделить следующие пункты:
1. Ревизионисты указывали на высокую социальную мобильность советского общества. Существовали социальные группы (бенефициарии) выигрывающие от сталинской политики. Привилегии могли выражаться как в повышении материального уровня, так и в общественном престиже: стахановцы, закрытые распределители для номенклатуры, МТСы для колхозников и пр. Также ревизионисты подчеркивали мобилизационную роль советской идеологии в проведении политических и экономических преобразований. В своей монографии Линн Виола показала значимость т.н. движения 25 000 для провидения коллективизации. Вопреки царившему тогда мнению о жестоко навязанной идеи коллективизации сверху, Виола отстаивала позицию, что рабочие, направляющиеся в деревню, вполне разделяли целесообразность коллективизации. Таким образом, сталинское государство обеспечивало себе поддержку среди групп населения. В тоталитарной модели народ играл скорее пассивную роль. Всякие инициативы сверху носили принудительно-репрессивный характер. Массовую поддержку Сталинизма снизу сторонники тоталитаризма не рассматривали. Дополнив свои исследования в области групп поддерживающих сталинский курс, исследованиями о группах противостоящих государству , ревизионисты доказали гетерогенность советского общества.
2. Особенно острым камнем преткновения стали расхождения по вопросу о сталинских репрессиях . С точки зрения тоталитаризма террор являлся инструментом для укрепления личной власти Сталина и коммунистической партии. Источником террора был естественно лично Сталин. Монография историка Джона Арч Гетти стала настоящей провокацией. В своей монографии Гетти рассматривал репрессии с точки зрения борьбы центра с неэффективным бюрократическим аппаратом периферии. Более того согласно Гетти Сталин не обязательно являлся инициатором репрессий. Гетти полагал, что часть регионального партийного и государственного аппарата была в не меньшей степени заинтересована в развязывании репрессий. Позже в России идею Гетти конфликта центра-периферии подхватил историк Ю.Н. Жуков . Гетти был также одним из первых, кто ставил под сомнения миллионные жертвы сталинского террора, но ввиду отсутствия тогда доступа к архивам Гетти впадал в другую крайность и сильно их преуменьшал. Приверженцы тоталитаризма усматривали в выводах Гетти снятия со Сталина ответственности за репрессии. В тоже время концепция Гетти предусматривала наличия других властных субъектов, в виде региональных партийно-бюрократических групп. Это положение ставило крест на модели тоталитаризма, так как наличия таких групп фактически означало, что СССР не являлся тоталитарным государством.
Историки Ревизионисты:
Шейла Фицпатрик Джон Арч
Характер развернувшейся дискуссии вышел далеко за рамки приличия обычных академических споров. Сторонники тоталитаризма воспринимали идеи ревизионистов не только как критику их теории, но и как покушение на священные камни американского мировоззрения и мироустройства. Соответственно отпор ревизионистам давался зачастую в весьма жесткой форме. Оценивая уровень дискуссии тех лет Линн Виола писала: «Несмотря на то, что врагом в американской Холодной Войне являлся Советский Союз, я всегда удивлялась, почему американские советологи, в их внутренних войнах, так напоминают сталинистов (троцкизм = ревизионизм), превращая все дебаты в бинарности и маргинализируя все голоса вне мейнстрима». Широко распространилась практика навешивания ярлыков. Ревизионистов обвиняли в коммунизме, в апологетике Сталина и даже в отрицании Холокоста. Ричард Пайпс заявлял: «Я игнорирую их (ревизионистские) работы. Как можно бороться с людьми, которые отрицают Холокост? Это всё равно что, если кто-нибудь верит в то, что земля плоская» . Это было прямой ложью. Ревизионисты не испытывали особых симпатий к Сталину (скорее даже наоборот) и никогда не отрицали Холокост.
Несмотря на такой прессинг, влияние ревизионистов возрастало
В скорости сторонники ревизионистского подхода появились и в западной Европе. Злую шутку с ревизионистами сыграла перестройка. Ревизионисты усматривали в новом курсе Горбачёва подтверждения своей концепции, что советская система не является статично-тоталитарной и вполне способна на политическую эволюцию. Но именно благодаря перестройке теория тоталитаризма получила в России самое широкое распространение, как раз в тот момент, когда на западе обозначился её упадок. Пожалуй, чуть ли не единственной работой ревизионистов опубликованной в СССР была книга Стивена Коэна (которого лишь с натяжкой можно отнести к ревизионистам) о Бухарине . Причина публикации, на мой взгляд, вытекала из тогдашней исторической политики М.С.Горбачёва и А.Н. Яковлева - ударить хорошим Бухариным по плохому Сталину. Это было вполне естественно. Для идеологической войны, ведущиеся российскими либералами против советского прошлого, концепция тоталитаризма была гораздо удобней. Уничтожение Советского Союза хоть и обеспечил ревизионистам долго желанный допуск к советским архивам, но в тоже время ревизионизм остался за рамками российского, общественного дискурса. Как результат, в российских СМИ 90-тх годов беспрепятственно господствовала терминология тоталитарной школы. Довольно большое число российских историков, особенно те, кто тесно связан с обществом Мемориал, перешли на позиции тоталитаризма. Только после 2000 года, тогда, когда поезд уже ушёл, некоторые ревизионистские работы были переведены на русский, но должного эффекта они уже не возымели.
Окончание Холодной Войны привёло к заметному смягчению полемики между тоталитарным и ревизионистским направлениями. Связанно это в том числе и с переориентацией американской геополитики на Ближний и Дальний Восток. Согласно Линн Виоле, на смену тоталитаризму пришла концепция столкновения цивилизаций, на смену Пайпсу пришёл Хантингтон . Некоторые историки говорят о пост-ревизионизме и пост-тоталитаризме, но мне кажется говорить о полном размытии этих двух концепций преждевременно. Ведь последователи тоталитаризма сохранили за собой инструмент формирования сознания политической элиты США. То, что эти господа нынче упорно учат фарси и рассказывают о тоталитарном характере режимов Каддафи и Асада, вовсе не означает, что завтра они снова не начнут вспоминать русский. Формула Марса и Минервы остаётся в силе.
Возвращаясь к словам роммовского Ленина, хочется призвать к подробному освоению наработок ревизионистов . Да, ревизионисты не испытывали особых симпатий к Советскому Союзу , а порой призирали всё советское. Но, также как Бердяев, ненавидя большевиков, смог открыть в нём интересную сторону (по сути, восстанавливая связь русской православной культуры с советским проектом), так же и ревизионисты смогли открыть многие интересные стороны сталинской эпохи. Ревизионистский подход на сегодняшний день является наиболее основательным отпором теории тоталитаризма, столь популярной среди российских либералов. Если научится вычленять антисоветские суждения ревизионистов, концентрируясь на смысловом и фактологическом ядре, то можно обрести знания, а значит и оружие для борьбы с засильем тоталитарного подхода в России.
Научное наследие американских и европейских ревизионистов слишком большое, дабы вместить его в рамки одной статьи. Поэтому я надеюсь, что мне удалось не только провести мини экскурс в американскую историографию сталинизма, но и показать насколько пресловутый западный взгляд на советскую историю, противоречив, многообразен и какой потенциал он в себе таит.
Источники
Йорг Баберовски: Красный Террор. История сталинизма. Москва, 2007, стр.12.
David C. Engerman: Know Your Enemy: The Rise and Fall of America’s Soviet Experts. Oxford University Press 2009, p.2.
Robert Conquest, Jon Manchip White: What to Do When the Russians Come: A Survivor’s Guide, by Conquest and Jon Manchip White. New York,1984.
Lynne Viola: The Cold War within Cold War, in: Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History, Vol.12, Num. 3, 2011, pp. 689-690.
Robert Conquest: The Great Terror: Stalin’s Purge of the Thirties. New York, 1968.
John Arch Getty: Comments: Codes and Confessions, in Slavic Review, vol. 67, num. 3, 2008, pp. 711-715.
Мануэль Саркисянц: Неудобные истоки, АПН от 29.09.2009. http://www.apn.ru/publications/article10491.htm
Sheila Fitzpatrick: New perspectives on Stalinism, in Russian Review, vol. 45, num. 4, 1986, pp. 357-373.
Там же, стр. 367.
Sheila Fitzpatrick: Education and Social Mobility in the Soviet Union 1921-1932. Cambridge University Press, 1979.
Lynne Viola: The best sons of the fatherland. Workers in the vanguard of Soviet collectivization. New York ,1987.
Lynne Viola: Peasant rebels under Stalin. Collectivization and the culture of peasant resistance. New York, Oxford 1996.
John Arch Getty: Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. New York, 1985.
Юрий Николаевич Жуков: Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. Москва, 2003.
Цитируется по: Sheila Fitzpatrick: Revisionism in Retrospect: A Personal view, in Slavic Review, vol. 67, num. 3, 2008, p. 691.
Стивен Коэн: Бухарин. Политическая биография 1888-1938. Москва, 1988.
Lynne Viola: The Cold War within Cold War, in: Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History, Vol.12, Num. 3, 2011, p. 689.